Дай умереть другим
Шрифт:
– Снимай с себя все, – велел он, ухмыляясь все шире и шире. – Сейчас разберемся, кто чем пахнет. Для начала я поджарю тебе попку до хрустящей корочки, а потом проткну ее щепкой, как буженину… Ну, раздевайся, соплячка! – Он возбужденно засмеялся: – Пх-пх-пх!
Анечка заметила, что мысок его штанов вспучился, как будто там, внутри, надулся припрятанный шарик. Но это был нехороший фокус. Совершенно отвратительный, хотя такого определения в словарном запасе девочки не было. Она не так давно перестала пользоваться словом «бяка», ведь ей только-только исполнилось
– Ну! – взявшись рукой за цепь, Кемаль требовательно дернул ее вверх, вынуждая Анечку встать на ноги. Похоже, ему понравилось то, с какой легкостью удалось приподнять легкое тельце над матрацем, потому что он повторил рывок. – Поднимайся, соплячка!
На этот раз девочка взлетела в воздух, как невесомая былинка. Ей показалось, что грубый ошейник вот-вот оторвет ей голову, и, ощутив под ногами опору, она заплакала. Что еще оставалось делать в ее положении? Просить о пощаде человека, который умел быть одинаково жестоким с крысами и маленькими девочками? С человеком, у которого в руке паяльная лампа, а в кармане – острый нож?
– Будешь упрямиться, сделаю тебе секир-башка, – сказал он. – Знаешь, что это такое?
– Я знаю. – Этот голос прозвучал за спиной Кемаля, и он, забыв о зареванной девочке, обернулся назад с проворством ужаленного человека.
Там, лениво прислонясь плечом к дверному косяку, стоял Леха Каток. По выражению его лица невозможно было определить, как он относится к увиденному. Но, когда он зевнул во весь рот, обнажив желтоватые зубы, Кемаль решил, что Лехе все по барабану, и кивнул на свою всхлипывающую жертву:
– Ты только погляди на нее. От горшка два вершка, а уже права качает.
– Да? – скучно удивился Леха. – А ты ее, значит, уму-разуму учишь?
– Что-то вроде того, – признался Кемаль и, подергав для наглядности цепь, добавил: – Она у меня по струнке будет ходить через полчасика. Уж я ее выдрессирую, сучку малолетнюю.
– Тут у нас не цирк, – заметил Леха, прикуривая сигарету. Он предпочитал длинные коричневые, с золотыми ободками. И обычно успевал сгрызть фильтр к тому времени, когда сигарета дотлевала до половины.
Так и не придумав, что ответить, Кемаль просто засмеялся в своей обычной манере – пх-пх-пх – и повернулся к пленнице.
– Ты до сих пор в штанишках? – его брови поползли вверх. – А что тебе дядя велел, забыла?
– Вы мне не дядя! – успела выкрикнуть Анечка, прежде чем цепь вновь вздернула ее над полом.
Лехина рука легла на плечо Кемаля:
– Оставь ее в покое, кентарь. Ей и без тебя тошно.
– Да отвали ты! – Кемаль попытался высвободиться, но вместо этого выпустил цепь и развернулся на сто восемьдесят градусов, хотя вовсе не собирался делать этого.
Рука у Лехи Катка оказалась тяжелой, несмотря на то что сам он не производил впечатление силача. Ничем не примечательный молодой парень с мягкой белесой порослью на скулах вместо полноценной щетины. За спиной ни почетных ходок, ни авторитетных покровителей. Голос невыразительный, взгляд тусклый,
Будучи в банде новичком, Кемаль понятия не имел, насколько обманчиво это впечатление. Ему пока не доводилось видеть главаря в деле, он не знал, на что тот способен, и в его глазах Леха не пользовался особым уважением. Как рядовой боец, Кемаль, конечно, был обязан подчиняться ему беспрекословно. Но в настоящий момент он являлся не обычным, а чрезмерно возбужденным членом группировки. Мысленно он уже начал проделывать с пленницей все, что ему хотелось проделать, и вмешательство вожака завело его с пол-оборота.
– Не ломай кайф, абый, – попросил он. – Ничего с этой сучкой не случится. Все равно ее потом… – Его руки свернули шею воображаемому цыпленку.
– Закрой базар! – прошипел Леха, сделавшись внезапно похожим на дикого кота перед нападением. – И не зови меня больше Батыем.
Кемаль криво усмехнулся, запустив пальцы в карман, где хранился выкидной нож. Он был готов отдернуть руку, если вожак насторожится и выхватит оружие первым. Но Леха Каток, похоже, не чуял близкой опасности. Вот главная проблема желторотых юнцов, подумал Кемаль. Дожить до зрелого возраста им мешает собственная самоуверенность. Некоторые умирают раньше, чем у них начинает расти настоящая борода.
– Не Батый, а абый, – поправил он главаря. – Так называют у меня на родине уважаемых людей.
Леха пустил себе под ноги ниточку слюны.
– У тебя на родине, может, и свиней дрючат, а мы по своим понятиям живем. Законы ислама тут не катят.
У Кемаля от возмущения затряслись щеки:
– Ты полегче, Каток! За свиней и ответить можно!
Очередной Лехин плевок пришелся в сантиметре от ботинка подчиненного. После чего главарь процедил:
– Не вали меня понтами, жирный. Не знаю, как в Татарстане, а в Курганске ты пока что никто и звать тебя никак. Так что вот тебе мой совет: глохни, пока лишнего языком не намолотил.
– Порожняк ты гонишь, а не я, – глухо произнес Кемаль, отступая на два шажка назад. – Не по делу ты на меня наезжаешь, Каток, ох не по делу. И мне…
– Тебе – хреном по губе, шайтан нерусский, – перебил его Леха, почему-то не замечая ножа, который словно по своей воле скользнул в руку противника.
– Шайтан, говоришь?
– Ага, говорю. И под словами своими подписываюсь.
– Уж не кровью ли? – вкрадчиво осведомился Кемаль.
– Да уж не соплями! – заверил его Леха.
– А это видел? – Лезвие очертило дугу, бесшумно вспоров пространство, разделяющее обоих противников.
Съежившаяся на матраце Анечка следила за стычкой бандитов круглыми от ужаса глазами. Лишь теперь она осознала, что происходящее с ней в тысячу раз хуже любого кошмара, потому что страшные сны рано или поздно заканчиваются пробуждением, а от жуткой яви никуда не спрятаться. И если сейчас безоружный главарь по имени Леха погибнет или просто спасует перед толстым Кемалем, оставив его с Анечкой наедине, ее уже никто не спасет. Ни мама, ни отчим, ни дед. Никто-никто. Никогда.