Дай умереть другим
Шрифт:
– С кем имею честь? – спросил он.
– Лейтенант Костечкин, сотрудник оперативного отдела. Начальство сказало, что ты обладаешь какой-то важной информацией.
– Что-то в этом роде, – согласился Громов.
– А кто ты такой будешь?
– Называй меня Олегом.
– Отчество имеется? – вопрос был пронизан специфическим милицейским любопытством.
Громов покачал головой.
– Обойдемся без отчества. Ты ведь все равно со мной на «ты», лейтенант.
Костечкин оказался парнем покладистым.
– Ладно, – сказал он, – пусть будет так. Выкладывай, Олег, что ты там надыбал?
– Ну не здесь же? – усмехнулся
– Конспирируешься? – в простуженном голосе Костечкина прорезалась ирония.
– По мере сил и возможностей. Идем ко мне в машину.
– Идем, – обрадовался промокший Костечкин.
Приблизившись к «семерке», он, не скрывая подозрений, обошел ее вокруг, проверяя, не прячется ли кто в салоне, а потом строго спросил:
– Почему тачка без номеров?
Громов поморщился:
– К чему эти глупые вопросы, лейтенант? Полезай внутрь, пошепчемся на более интересные темы.
Нескольких минут общения хватило Громову, чтобы составить для себя психологический портрет собеседника. Несмотря на несолидный возраст и почти мальчишескую внешность, парень принадлежал к числу тех людей, у которых есть некий стержень, не позволяющий гнуть их, как заблагорассудится. На испуг Костечкина не очень-то возьмешь. Правда, окажись перед Громовым настоящий враг, а не этот молоденький милиционер, он все равно сумел бы сломать его, но в данном случае крайние меры исключались. К Костечкину следовало искать иной подход, гуманный, не представляющий угрозы для здоровья. И первое, что сказал Громов, когда они уселись в машину плечом к плечу, это:
– У меня к тебе просьба, лейтенант. Не хватайся за табельное оружие, даже если тебе не понравится то, что ты от меня услышишь. Договорились?
– Там видно будет, – ответил Костечкин. Его куртка была предусмотрительно расстегнута на груди.
– Чтобы запустить руку за пазуху и достать пистолет из наплечной кобуры, тебе потребуется не менее трех секунд, – заговорил Громов, глядя в окно перед собой. – Плюс время на взведение курка и на снятие оружия с предохранителя. Это уже в два раза больше. – Он помолчал, давая оперативнику обдумать услышанное, а потом добавил: – Я уж не говорю о том, что не так просто направить ствол на человека, который расположился к тебе вплотную. Тесновато тут для стрельбы, не находишь?
– Вот что, гражданин, угрожать мне бесполезно. Вам от этого, вместо пользы, один сплошной вред может быть, предупреждаю! – На протяжении всей этой тирады Костечкин ни разу не позволил себе шмыгнуть носом, и теперь его кончик влажно блестел в полумраке салона.
– Мы ведь, кажется, договаривались, что ты будешь звать меня Олегом, – напомнил Громов примирительным тоном.
– А ты меня не пугай! – Восклицание, преисполненное обидчивых ноток, прозвучало очень по-детски.
– Никто тебя не пугает, лейтенант, что ты! Это была лишь констатация факта. Урок на будущее, если хочешь.
– Я и без тебя ученый! – отрезал Костечкин. – Выкладывай, что там у тебя, и давай разбегаться. Мне еще в управление возвращаться. Своим ходом, между прочим.
– Я подброшу, – пообещал Громов.
– Разберемся. Говори.
Снаружи сгущался мрак. Стоило Громову представить себе, каково сейчас Анечке, которая всегда панически боялась темноты, и желание миндальничать с милиционером пропало. В конце концов, это он и ему подобные
– Слушай меня внимательно, лейтенант, – отчеканил Громов. – В действительности я пришел, чтобы получить информацию, а не сообщить ее тебе. Она нужна мне позарез, так что отмалчиваться не советую. В беду попала маленькая девочка пяти лет. Ради нее я готов на все. – Пристально глядя на рубоповца, Громов повторил: – Абсолютно на все. Понимаешь меня, лейтенант?
– Ты что же, допрашивать меня собираешься? – улыбка у Костечкина получилась кривоватой.
– Не хотелось бы. Я надеюсь, что ты войдешь в мое положение и поговоришь со мной на добровольных началах.
– Это шутка такая?
– Какие могут быть шутки? – Громов пожал плечами. – Знаешь, у меня богатый опыт в проведении допросов, лейтенант. Например, я мог бы схватить тебя за горло и перекрыть тебе кислород. – Он продолжал смотреть на Костечкина, готовясь отреагировать на его малейшее движение. – Человеческий мозг работает на кислороде, как вот эта колымага, – хлопок ладони по приборной панели, – на бензине. При умелом подходе семи-восьми сеансов вполне достаточно, чтобы превратить оппонента в полного идиота, пускающего слюни и выбалтывающего любые, самые сокровенные тайны. – Громов придержал встрепенувшегося Костечкина за плечо. – Но я не хочу, чтобы ты стал идиотом, лейтенант. Ты парень смышленый, сообразительный, вот и оставайся таким. Я надеюсь, что ты войдешь в мое положение и поможешь мне просто так, без нажима.
Некоторое время Костечкин сидел молча, и было непонятно: то ли он оценивает услышанное, то ли прикидывает свои шансы одержать победу в рукопашной. Наконец, сосредоточенно пошмыгав носом, он спросил:
– А с официальным заявлением обратиться в органы не желаешь?
– Не желаю, – подтвердил Громов. – Органы, они есть органы. Пока переварят, пока разродятся…
– Ну, в общем, тут ты прав, – неохотно признал Костечкин.
– А я не имею права на ошибку. Девочка, о которой я упомянул, моя внучка. Она похищена. За нее требует выкуп бригада Лехи Катка. Но полутора миллионов долларов, о которых идет речь, никто из моих близких никогда в глаза не видел. Такая вот ситуация, лейтенант. – Громов неожиданно для себя перешел на просительный тон: – Помоги, а?
– Что ты собираешься предпринять? – поинтересовался Костечкин. Выражение его лица было мрачным, как на поминках. Лоб прорезали морщины, которые раньше были незаметными.
Громов немного расслабился. Стало ясно, что рубоповец не собирается состязаться с ним в силе и быстроте реакции. Похоже, поведанная история напомнила ему что-то свое, сокровенное. И в глазах Костечкина читались не только понимание и сочувствие, но и затаенная боль.
Отметив это, Громов ответил на заданный вопрос так: