Даймон
Шрифт:
Удалось смолчать. Мы победили.
Дело началось рано утром, в 7.45. Неожиданностью бой не был, разведчики ещё после полуночи сообщили о приближении большой колонны с севера. Именно колонны — на этот раз противник двигался достаточно организованно, выслав заставы и охранение. Пишу «противник», ибо среди врагов оказались представители нескольких местных племён и, что самое любопытное и важное, загадочные «гости» — нынешние хозяева земли Читабо. Узнать их очень легко, даже бросив беглый взгляд. Они были в мундирах, хорошо знакомых синих мундирах армии США.
О, дикая Африка! О, голые дикари! О, варварство и отсталость!
Нам навстречу шла рота, вооружённая мушкетами. Голые дикари двигались следом, но тоже в неплохом порядке. Всего нас встречало более чем тысячное войско. В довершение всего я увидел две пушки (!!!), правда, влекомые не лошадьми, как в американской армии, даже не мулами, а несколькими дюжинами крепких негров, на этот раз действительно голых.
Все это я наблюдал с невысокого холма, на котором разбила свой шатёр леди Ньямоана. Сама она устроилась на невысокой скамеечке, держа в руке уже знакомого мне лохматого зверька — шерстокрыла. Несколько мачака из числа старших командиров находились рядом. Мне нашлось место слева от Леди, прямо на земле, точнее, на маленькой рогожке. Я не жаловался, более того, почти сразу же вызвался лично направиться в передовую цепь, но леди Ньямоана пресекла мой порыв. «Ты нужен мне здесь, шотландец Ричард!» Спорить не стал, мой арсенал который я предусмотрительно захватил с собой, мог пригодиться в самом крайнем случае.
Мбомо я оставил в лагере со строгим приказом никуда не уходить и защищать — в случае всей той же крайней необходимости — нашу «семью». Сам я решил исполнить ту же миссию у шатра моей Леди.
На меня, впрочем, никто не обращал внимания. Бой начался, «они» быстро развернули роту мушкетёров в линию глубиной в три ряда (!), пушки стали на флангах. Остальные — толпа с копьями и луками — остались позади. Даже мне, человеку, далёкому от военной науки (и от треуголки старины Бони) стал ясен их замысел. Рота в синих мундирах отобьёт атаки и разнесёт наш строй, после чего толпа голых с копьями начнёт резню.
«Наш» (уж не мой, точно!) план был, напротив, далёк от понимания. Войско разворачивалось, словно собираясь атаковать. Мы идём в атаку на пушки?! Я был уже готов вскочить и объяснить леди Ньямоане, сколь опасны в чистом поле мушкеты и артиллерия против солдат, пусть и храбрых, но вооружённых по дикарски. Но, поглядев на Леди, необыкновенно спокойную и даже улыбающуюся, предпочёл смолчать.
Мы действительно атаковали. мачака, вооружённые мушкетами (их у нас три десятка), дали залп, и войско бросилаось прямо на строй в синих мундирах.
Остальное можно даже не описывать. В любом «африканском» романе всенепременно имеется глава о расстреле обнаглевших «дикарей» из европейского оружия. Грохот пушек, сухой треск мушкетных выстрелов, отчаянные крики раненых, бегство уцелевших, залитая кровью трава… Правда, имелись и некоторые отличия, весьма существенные. Наша солдаты — те, кого не скосили пули — не бежали, а отступали, готовые вновь атаковать.
Повиновались они беспрекословно — и так же беспрекословно умирали. «Солдат, не спрашивай!» Они не спрашивали.
Бой шёл уже около часа. Все это время леди Ньямоана оставалось на месте, поглаживая разомлевшего на солнце шерстокрыла. Лишь иногда она подзывала одного из мачака и что-то шёпотом ему приказывала. Как я понимал, речь шла об очередной атаке.
Вскоре стало ясно, что при всем видимом преимуществе противник далёк от победы. Мушкет — не лучшее средство для точной стрельбы, пушки же к нашему счастью заряжались отчего-то ядрами, а не картечью. Солдаты довольно ловко падали в траву, угадав по громкой команде момент следующего залпа. Но все равно, мы несли потери, и трава была красной, очень красной… Несколько раз я порывался воззвать к леди Ньямоане, дабы уговорить её увести войска, прекратив бессмысленное кровопролитие. К счастью, моя шотландская сдержанность победила.
Было 9.33, когда я заметил, что «они» начали разворачивать пушки — соответственно влево и вправо. Смысл манёвра вскоре стал ясен — наш резерв попытался охватить врагов с флангов. Сие ими было предусмотрено — пушки ударили почти в упор, на этот раз действительно картечью, а навстречу нашим бросилась толпа с копьями, до этого праздно стоявшая позади строя. Поле заволокло дымом, сражающие смешали строй, началась резня. Несколько раз ударил мушкетный залп, всеобщий крик усилился — и только тут я понял, что произошло.
Пушки молчали!
Все ещё не веря, я вскочил, пытаясь что-то рассмотреть сквозь серую пелену. Тщетно! Оглянувшись на миг, я встретился глазами леди Ньямоаной.
Она улыбалась.
Через час мы уже считали трофеи. Они оказались меньшими, чем думалось, но три десятка мушкетов и одно орудие — неплохой приз. Большая часть бойцов в синих мундирах сумела уйти, тех, что с копьями — убежать. Мы взяли две сотни пленных.
Секрет победы был мне сообщён леди Ньямоаной уже вечером, незадолго до того, как я сел за дневник. Он прост. Её лазутчики заранее договорились с одним из вождей, готовым за соответствующее вознаграждение перейти на нашу сторону. Что и было сделано, причём в наиболее подходящий момент. Первым делом наши новые союзники попытались захватить орудия. Одну пушку «им» удалось спасти, но бой был проигран.
Закачивая разговор, леди Ньямоана посмотрела мне в лицо и спросила: «Ты доволен мною, шотландец Ричард? Или хочешь чего-то ещё?»
Что мог ответить шотландец Ричард? Только промолчать — а заодно нарушить все здешние традиции и ритуалы.
Я преклонил колено и поцеловал руку моей Леди. Она не стала возражать.
Надеюсь, у меня хватит силы воли, дабы успокоиться и заняться не терпящими отлагательства делами. Шотландцы, как известно, славятся хладнокровием и рассудительностью.
Когда мне об этом говорят, я охотно соглашаюсь.
Дорожка 14 — «Amsterdam»
Исполняет Жак Брель.
(3`17).
В Амстердамском порту пьют, поют, пляшут, любят шлюх и философствуют. И все это истово, с надрывом. «А я плачу о тех, что в любви мне клялись в Амстердамском порту…» Знаменитая песня знаменитого шансонье.
— Холодно как! А ещё брешут: весна, весна!
— Ага… Как ты говоришь, реально.