Дайте нам крылья!
Шрифт:
— Да, отращивать крылья и правда эстетичнее, но как вы можете… — Я имел в виду «Как вы смеете». И изо всех сил постарался говорить ровным тоном: — Одно дело — когда человек принимает это решение сам для себя. И совсем другое — решать, что отныне все его потомки будут мутантами.
— Да, многие с вами согласятся. Однако это не останавливает врачей, когда они проводят манипуляции с половыми клетками с целью предотвратить целый ряд заболеваний. Что-то я не слышу особых протестов по этому поводу.
— А как же «Корни»?
Руоконен пожала плечами — еще бы, даже признавать существование подобных фанатиков ниже ее достоинства.
— Но ведь мы не имеем права принимать такие решения! Дело не только в их потомках. Дело в нас, всех остальных. Вы разделяете нас на два вида. Или даже больше. Неизвестно на сколько! Эстетикой это не оправдать! — Я осекся, не находя нужных слов.
— Что ж, возможна и такая точка зрения, — проговорила Руоконен. Мне стало понятно, что она далеко не впервые сталкивается с противоречивыми чувствами, которые вызывает идея полета у бескрылых родителей. Ей нужно было выстроить убедительную линию защиты полета, чтобы выудить у родителей согласие превратить своих чад в слетков.
— Вы просили меня рассказать, что происходит, вот я и рассказываю, — сухо продолжала она. — Так вот, если ваш сын окажется годным для превращения, никаких манипуляций над половыми клетками проведено не будет — их можно проделать и потом, если он захочет, чтобы его детям было легче научиться летать.
— А если у двух летателей рождается обычный ребенок, не слеток? Он может пройти процедуры превращения?
Иначе говоря, может ли ребенок вроде Хьюго стать летателем, как его отец и мать?
Руоконен задумалась.
— Как я уже упоминала, слетки у летателей рождаются лишь в том случае, когда были проведены манипуляции над половыми клетками. Это, конечно, спорный вопрос. Данных пока недостаточно, однако наша статистика позволяет предположить, что примерно у двадцати процентов детей, чьи родители прошли генетическую терапию, не образуются зачатки крыльев. В подобных случаях прибегать к обычным процедурам превращения не принято. Подобный подход можно счесть перестраховкой, однако следует понимать, что в пятнадцати-двадцати процентах всех случаев процедуры не приводят к успеху, поэтому считается, что такие дети — не слишком удачные кандидаты в летатели. Лично я в этом не убеждена. Доводов за и против пока недостаточно — ведь таких детей в принципе очень мало.
«В пятнадцати-двадцати процентах всех случаев процедуры не приводят к успеху».
То есть уже после строгого отбора. Ничего себе у них процент неудач — особенно если учесть, какие впечатляющие вложения капиталов держат эту область на плаву.
Руоконен все говорила.
— Итак, пациент обретает крылья — они вырастают или приживляются, — добавляется генетический материал, а кроме того, назначаются медикаменты. У ребенка генетические манипуляции закладывают и темпы обучения полету — умение летать программируется так же, как стремление учиться ходить. Кроме того, процедуры предполагают и развитие у ребенка навигационных способностей птиц. Медикаментозная терапия у детей постарше и у взрослых рассчитывается индивидуально в зависимости от возраста, и отчасти ее задача — придать нервной системе необходимую гибкость, чтобы пережить столь масштабные изменения в физических навыках, в представлении о себе, о собственном теле, ведь эти представления радикальным образом меняются. Вы себе не представляете, как сильно меняется функционирование мозга — и не только потому, что полет требует особых навыков ориентации в пространстве, но и потому, что площадь поверхности тела резко увеличивается за счет крыльев и снабжает центральную нервную систему дополнительной тактильной информацией…
— Входит ли в число необходимых медикаментов бореин? — спросил я.
Руоконен встала из-за стола, подошла к прозрачной стене и стала смотреть на деревья. Нет, она не удивилась, что я слышал об этом препарате. Вообще-то о нем писали во всех статьях, которые я проштудировал, — похоже, это была самая зрелищная страшилка, о какой только мог доложить журналист, освещая происходящее на переднем крае летательской жизни, на грани неизведанного.
— Да, бореин входит в перечень необходимых медикаментов. Необычайно полезный препарат, он особенно помогает быстро разбираться в потоке данных, поступающих от органов чувств, что крайне необходимо в полете — однако бореин, как и любое другое лекарство, следует применять под строгим врачебным контролем. На практике его принимают все летатели. Бореин, знаете ли, не запрещен законом. Пока что нет официальных рекомендаций по его использованию, поэтому можно сказать, что это средство находится на периферии разрешенных препаратов. Я состою в комиссии по подобным вопросам. — Она вернулась к столу и села.
— Говорят, бореин вызывает привыкание, — сказал я.
— Превратить в наркотик можно любое фармакологически активное вещество! — Доктор Руоконен раздраженно закатила глаза. — Честное слово, любое! Ну и, конечно, многие вызывают привыкание, если ими злоупотреблять.
— А побочные эффекты?
— Надо полагать, вы уже все о них прочитали.
— Да, я видел список самых распространенных, — кивнул я. — Потливость. Потеря веса. Нервные тики. Обеднение спектра эмоций. Меня интересуют слухи — слухи о том, что некоторые летатели исчезают…
— Слухи есть слухи, мистер Фоулер, — оборвала меня доктор Руоконен. — Досужие сплетни. Не научные данные. Не улики. Не мне говорить вам, как важны улики. Так вот, медикаментозная терапия предполагает постоянную поддержку организма — мы помогаем ему приспособиться к изменениям в обмене веществ, необходимым для полета.
— Значит, метаболизм у летателей ускоряется, — сказал я.
— Грубо говоря, да, ускоряется. Летатель извлекает из воздуха кислород вдвое лучше вас. В некотором смысле этот механизм у летателей похож на птичий: у птиц имеются воздушные мешки. Они соединены с легкими. Воздушные мешки участвуют и в теплообмене — позволяют летателям рассеивать лишнее тепло, вырабатываемое во время полета. Это очень эстетично: крылья работают как своего рода мехи — во время полета они нагнетают большие объемы воздуха и в воздушные мешки, и в легкие. — Она улыбнулась и покачала головой — восхищалась экономичным устройством этого механизма.
— А из того, что у летателей ускоренный метаболизм, не следует, что они меньше живут?
— Нет, конечно! — отрезала Руоконен.
— Ну, точно вы не знаете, прошло еще мало времени, — заметил я. — У вас есть статистика?
— Мне ничего не известно ни о каких данных.
— То есть пока что вы ничего не знаете о долгосрочных побочных эффектах всей этой затеи.
— Я говорила, что сейчас мы имеем дело со вторым поколением настоящих летателей; первые летатели появились, впрочем, уже давно, но их были единицы, так сказать, пробные экземпляры. Однако летатели первого поколения еще не достигли старости.
— Неужели нет никаких побочных эффектов? Наверняка есть.
— Что ж, свежих данных у меня нет, но ни для кого не секрет, что иногда ради превращения приходится жертвовать фертильностью.
— Фертильностью… — повторил я. — В каком проценте случаев?
— Трудностей с деторождением следует ожидать, вероятно, у двадцати процентов летателей.
— Что?! Как это?
— Мы собрали данные о парах, где оба партнера летатели. Если женщина бескрылая, соотношение куда благоприятнее. По отдельности летатели сохраняют способность к деторождению: женщины производят жизнеспособные яйцеклетки, мужчины — активную сперму. Однако дети у них рождаются реже, чем нам бы хотелось.