Даже если вам немножко за 30, или Герой (не) моего романа!
Шрифт:
— Добрый вечер, орте Сигуран. Я несказанно рада вас видеть. Благодарю за комплимент.
По идее я должна была вернуть похвалу, но, как назло, ничего в голову не приходило. Совсем.
— Пойдемте же, я бы хотел успеть показать вам чарующую прелесть деревьев скирх. Они скоро перестанут петь. А мне неизвестно, когда его высочество еще раз пригласит вас в сад. Цветение окончится через пять дней.
Я прикусила язык, не дав себе спросить, что это за чудо деревья умеющие петь.
Память Сабины была к моим услугам. Это действительно чудо, завезенное с дальних земель Скирханде, отчасти, отсюда и название самих деревьев. Выглядели они пышными земными ивами, да только имели голубую листву и темно-синие иногда сиреневые цветы. Сейчас был конец
Пока мы лавировали по коридорам и лестницам, я не могла отделаться от идиотской мысли. Нет, понятно, что помимо орте Сигурана нас сопровождала охрана и даже служанки мчались на почтительном расстоянии, но все же… Почему поговорить со своим лечащим врачом в спальне — преступление и вообще не положено, а вот составить ему компанию на встрече — нормально? То есть, если тебя сопровождает человек, имеющий титул — все хорошо, а если этот же человек лечит тебя, ты молчишь как рыба? Не укладывалось у меня это в голове. Тем более, по большому счету, никакого закона, запрещающего леди общаться с лекарями нет. Это скорее заморочки местного этикета.
Я хоть и крутила головой, пытаясь рассмотреть путь, по которому нас выводили в сад, да все равно ничего не запомнила. К тому же дедок взял такую скорость, что я едва за ним поспевала. И ведь он-то наверняка не первый раз слушает пение скирха, а тащит меня так, будет это будет его первый раз. Что-то явно намечалось…
И я не знала, то ли мне бояться подставы, то ли наоборот за что-то благодарить юркого дедушку. Потому что мы не только успели на пение, которое даже с шага меня сбиться заставило, но еще и подловили его высочество в одиночестве.
Вот так орте Сигуран!
Но все мысли моментально выветрились из головы, и даже принц отошел на второй план. Потому что пение… оно было невероятным. Таким пронзительным, душевным, бередящим воспоминания, затрагивая самую суть существа. Касаясь того, что спрятано глубоко внутри, и не потому, что это страшные воспоминания, а потому что память тоже может причинить боль, особенно, если она о тех, кого рядом больше никогда не будет.
Я вновь видела лица своих родителей. Улыбчивую матушку и серьезного отца. Они были такими разными, мои родители.
Вечная хохотушка мама, из которой энергия бурлила и распылялась во все стороны. Она никогда не грустила, была позитивной, немного наивной, но самой искренней и доброй. Даже во время тяжелой болезни она не унывала, не плакала, не жаловалась. Она держалась и улыбалась, и заставляла окружающих верить, что все будет хорошо. Маме стоило лишь улыбнуться, прищуриться, как-то по-особенному, по-своему, и тяжёлой камень на душе исчезал, ледяная рука, что гадкой змеей держала сердце, разжимала свои скользкие пальцы. Мама болела, но ни разу не дала мне усомниться в том, что мой развод — пустяк, что эта не та боль, с которой мы не справимся. Главное, что я жива и впереди у меня открыты новые дороги. А предательство, так оно счастье никому не принесет. Все вернется бумерангом к тому, кто посмел обмануть доверие и ударить в спину.
Я до последнего не сомневалась в том, что мама справится с недугом. Я не допускала мысли, что ее может вот так не стать. Я винила себя, потому что именно моя трагедия в личной жизни послужила катализатором.
А отец… Он всегда был стойким оловянным солдатиком: наша опора, наш надежный тыл. Его имя означало мужество и мощь, и я с детства твердо знала, что папа — никогда не даст нас в обиду, что он сделает все, чтобы его две девочки, как он нас называл, были счастливы. Папа не был романтиком, не любил пустой болтовни, не выражал бурно своих эмоций. С мамой у них был огромный контраст, как будто небо
Она знала. Уже тогда знала, что ей осталось недолго. И понимала, что вид воющего над телом отца добьет меня. Мама не хотела, чтобы я это видела. Потому что папа был нашей скалой, нерушимой, надежной. Мама знала, что отец замкнется в себе и больше не проронит ни слезинки, ни во время похорон, ни после… Она ошиблась во времени, я приехала в больницу с пирожными, когда отец цеплялся за ее тело и не желал его отдавать. На моих глазах его скрутили и что-то вкололи.
Страшно — это не когда тебя предает любимый человек, страшно, когда рушится твой мир. Твой настоящий мир, с трепетом и любовью созданный твоими родителями. Когда самый сильный человек ломается и больше не желает жить. Я тонула в своем горе, и не замечала, что отец прощается со всеми, завершает дела… Четыре месяца он вставал по утрам, ездил на кладбище к маме, посещал друзей, ходил к нотариусу… Он готовился оставить меня, но при этом, позаботился о том, чтобы я не голодала. Дал указания друзьям, которые часто названивали мне после его похорон, узнать нужно ли чего-нибудь. Я всех отталкивала.
Папа ушел с улыбкой на губах. Таким я обнаружила его в спальне — уснул и больше не проснулся. Сердце не выдержало, как сказал врач скорой.
Осуждала ли я папу? Нет. Он любил нас обеих. Но к маме его чувства были запредельными. Он как преданный пес, что после смерти хозяина тоскует и зовет свою смерть. Я не могла его винить, я всегда сердцем чувствовала, что папа не сможет без мамы. Так и вышло.
А сейчас, стоя под деревьями и слушая печальный перезвон его листьев и цветков, я вспоминала каждый светлый момент в жизни подле родителей. Я четко видела их лица: безмятежное папы, который с обожанием смотрел на широко улыбающуюся маму. Какие они красивые! Нежные, родные, мои… Я беззвучно плакала, но не от боли. От радости, что память о них подарила забытое тепло. Казалось, что с каждым затихающим звуком скирхе, я получаю по одному поцелую от родителей, их объятью. Слышу шепот мамочки, которая обещает, что я справлюсь со всеми невзгодами и обрету свое счастье. Слышу наставления отца, который повторяет когда-то уже сказанные мне слова: бить так, чтобы запомнили и боялись подойти, а если прощать, то без оглядки на прошлое. Всем сердцем и душой. И не забывать о том, что второй шанс никогда не должен стать третьим.
Мелодия кончилась внезапно, а пение завершилось на пронзительной ноте, оставляя на душе светлое, яркое и доброе чувство: я не одна. Мои родители живут в моем сердце. Украдкой утерев слезы, которые невольно лились из глаз, я обернулась к орте Сигурану и позвала его.
— Спасибо вам, — глядя я в его мудрые, проницательные глаза, произнесла я. — Спасибо вам за это чудо.
Я подавила в себе порыв обнять старца. Сейчас это было бы лишним. Мне, конечно, нужным, но лишним.
— Мне кажется, леди Сабина, вы не тому благодарности расточаете.
Надо же, я уже и забыла о муже. Правда, он о себе не забыл.
— Ваше высочество, — склоняюсь в реверансе. Хорошо хоть тело натренированное и само опускается, а то боюсь, я бы с такими вывертами точно бы не справилась.
Оправдываться перед мужем никакого желания нет. Оно, ясное дело, понятно, что сад его, и земля его, и вообще все его, но это не он привел меня послушать пение скирхе. Наоборот, принц самый настоящий жадина, который решил насладиться чарующей мелодией в одиночку. Поэтому нет, спасибо я ему не скажу. Обойдется.