Дед Снегур и Морозочка

Донцова Дарья

– Улица Героев Панфиловцев, – объявил шофер, притормаживая у тротуара.

Я встала и начала пробиваться к выходу.

– Чего ржешь? – сказал за спиной мужик. – Вроде я ничего смешного не говорил. Я в детстве дрянью с кнопками не увлекался, вот и стал образованным человеком.

Глава 33

Похоже, медсестра Юлия уже легла спать, потому что она не сразу подошла к двери, и голос ее, спросивший «кто там», звучал хрипло.

– Ой, Юля, открой, это соседка, – затараторила я, – мужу плохо стало, померяй давление!

Если вы служите врачом или медсестрой, то будьте готовы, что люди, живущие в близрасположенных

квартирах, будут бегать к вам за советом и днем, и ночью. Загрохотал замок, дверь приоткрылась, показалась Юля, закутанная в уютный велюровый халат.

– Вы кто? – удивилась она. – Из какого подъезда?

Конечно, хорошо обладать стройной, хрупкой фигурой, но иногда восемьдесят кило веса приходятся как нельзя кстати. Попробуйте вытолкните за порог даму моей комплекции. Юля-то размером с кошку, в схватке с борцом сумо у нее не останется ни одного шанса на победу.

Я вошла в прихожую и быстро сказала:

– Ты дружила с Елизаветой Лапкиной, той самой девушкой, которую переманила к себе частная клиентка. Служащей подарили дорогой браслет: белые, желтые, красные «яблоки», покрытые эмалью и прикрепленные к золотой пластине. Очень оригинальная вещь, я видела такой один раз, предполагаю, украшение антикварное и стоит немалых денег. Впрочем, ты сама считаешь так же, раз упомянула о нем в нашем первом разговоре. Очевидно, его вид тебя потряс.

– Я вас узнаю, – скривилась Юлия, – добрый вечер. Уверены, что хотите поместить в «Созвездие» мужа? Может, самой полечиться?

Я нагло сняла куртку, повесила ее на крючок и улыбнулась:

– Разве можно хамить клиентам?

– Я у себя дома, – огрызнулась Юля, – имею полное право любого послать! Сообщить адрес, по которому тебе следует отправиться? Или сама догадаешься?

– Эстер умерла, – сказала я.

Юлия отпрянула к ботиночнице.

– Как?!

– Наверное, ты знала про кардиостимулятор? – спросила я. – Он отказал, Эстер скончалась в зале ожидания на вокзале.

– Не может быть, – ахнула Юля и тут же спохватилась: – Не знаю я никакую Ротшильд.

Я наклонилась, расстегнула молнию на сапогах, стащила их, потом повернулась к Юлии.

– Я не называла фамилии, но, вижу, тебе известно, что написано у Эстер в паспорте.

Несмотря на совершенный промах, хозяйка решила обороняться до последнего патрона.

– Никогда даже не слышала о такой девушке, – уверенно заявила она.

– Ну вот опять, – устало ответила я. – Сначала называешь фамилию, а сейчас еще демонстрируешь знание возраста Эсты, произнесла – «девушка», почему не бабушка? Впрочем, если хочешь, могу называть твою подругу Лиза Лапкина. Ты не поняла? Ее убили! И если киллер догадается, что вас с жертвой связывали близкие отношения, угадай, кто следующим очутится в морге? Ты, Юля! Я, как, наверное, тебе уже стало понятно, не собираюсь привозить в «Созвездие» супруга. Вот мой документ.

– Мама, – по-детски прошептала медсестра, разглядывая «корочки», – я ее упрашивала с ними не связываться. Ксюха Малова тоже сначала от счастья скакала, а потом умерла. Когда Вера Кирилловна Лизке ту же роль предложила, я испугалась, а Елизавета сразу согласилась. И что мне теперь делать?

– Рассказывай правду, – скомандовала я, – а затем вместе подумаем.

– Ничего плохого я не совершила, – зачастила Юля, – только девчонок выслушивала, советы им давать пыталась, но они на меня плевать хотели.

Продолжая сетовать на глупость подруг, Юлия провела меня в небольшую, до блеска вылизанную кухоньку. Я села на угловой диванчик, хозяйка опустилась на табуретку, ни на секунду не прерывая монолога.

С Ксенией Маловой Юля вместе сидела на лекциях в медучилище.

Среди основной массы учащихся Ксюша заметно выделялась, она была умной, хитрой и совершенно не хотела возиться с больными. Обучаться профессии сестры милосердия Малову заставили обстоятельства, она воспитывалась в детдоме и после получения аттестата о среднем образовании имела лишь две возможности: стать штукатуром или пахать в больнице. Другие варианты сиротам не предлагались. Ксюша рассудила здраво: лучше работать в теплой клинике, пусть даже и с клизмой в руках, чем на ветру около ванны с раствором цемента.

Училась Малова отлично, но, кроме усидчивости и работоспособности, был у нее особый талант: она очаровывала всех, на кого хотела произвести хорошее впечатление. Иногда Ксения отвечала у доски на четверочку, но педагог всегда выводил в журнале отличную оценку. Ксюшу любили сокурсники, а когда девочек отправили на практику в клинику, Маловой стали петь дифирамбы и больные, и коллеги. Юлия тоже пала жертвой обаяния Ксении, она даже предложила ей поселиться в своей квартире и, к слову сказать, ни разу не пожалела о приглашении. Малова исправно покупала продукты, убирала комнату, не шумела, не сидела по часу в ванне и всячески подчеркивала, что она всего лишь временная гостья, безмерно благодарная хозяйке за любезно предоставленный кров. Долгое время Юлечка не могла понять: ее подруга на самом деле идеальна или она Лиса Патрикеевна? Однажды в майские праздники Юля позволила себе выпить пару бокалов вина и, слегка опьянев, прямо спросила у Маловой:

– Ксю, где ты научилась вертеть людьми?

Малова серьезно ответила:

– Жизнь в детдоме озлобляет, но я очень рано поняла, если кидаться на нянек и воспитателей оскалив зубы, то ничего хорошего не получишь. Надо всем говорить приятное, и это сработало. Другие дети кашу по тарелкам размажут и давай орать: «Жрать овсянку не буду, она кислая! Фу!» А я потихонечку геркулес в мусорку скину и к поварихе с улыбочкой: «Тетя Катя, дайте еще, так вкусно!» В результате всех наказывают, а мне кашки дают из другой кастрюльки, из той, где не для воспитанников, а для себя сварили. Черпачок нальют, да еще сверху сахарным песочком посыпят. Ласковый теленок у двух коровушек молоко сосет. Когда я чуть постарше стала, начала книги читать по психологии, учебники всякие, брошюры научно-популярные. Многому научилась. Мечтаю стать дипломированным психологом!

– Ну ты замахнулась, – покачала головой Юля.

– Вот увидишь, все у меня получится! – решительно ответила Ксения.

После окончания училища девушек распределили в одну из городских больниц, там они чуть не сошли с ума от огромной нагрузки. Среднего медицинского персонала не хватало, медсестры подчас по неделе не покидали отделение, ночевали в комнатке отдыха на топчанах. Для Юлии все дни слились в один: в шесть утра всем надо запихнуть градусники, проверка палат, раздача лекарств, анализы, завтрак, процедуры, обед, процедуры, ужин, градусники, потом проверка палат и бесконечные капризы больных людей. Нянечкам платили мало, поэтому бегать по коридорам со шваброй желающих не было, ставки поломоек часто оказывались свободными, Юле приходилось таскать судно, менять белье, кормить лежачих. Жизнь стала напоминать кошмар. Было, впрочем, и светлое пятно. Юляша и Ксения познакомились с Лизой Лапкиной и позвали ее к себе жить. Теперь девушек в квартире было трое, они основали нечто вроде коммуны, складывали в одну коробку зарплату, чаевые, полученные от больных, и позволяли себе приятные покупки. На еду медсестры не тратились, на работе они наедались до отвала, всегда имели фрукты и конфеты, которые подносили те, кто лежал в отделении.