Дефицит белка
Шрифт:
— Этим вы питаетесь? — Женечка брезгливо уставилась на пеструю салатную стружку.
— Это настоящие овощи, — объяснил я. — А сейчас будет мясо.
— Мясо? Мясо земных животных? — Она брезгливо поджала губы. — Нет, спасибо.
Я потупился. Женечка помолчала, а затем ободряюще хлопнула меня по руке.
— Ну ладно тебе, ладно, — произнесла она своим прежним голосом. — Зато я привезла тебе в подарок настоящий йоссо для коктейля! У вас же нет йоссо.
— Почему нет? — я обернулся к холодильнику. — Йоссо — это ведь кислородное желе?
— Нет! —
— Спасибо, — поблагодарил я. — Но да бог с ней, с едой! Расскажи лучше, как ты? Какими судьбами здесь?
— Все расскажу, — улыбнулась Женечка, — что за земная суетливость? На Сириусе есть такое правило: раз в шесть лет социальный улей дает женщине васо на посещение… родимого погребия?
— Погребия?
— Как это по-вашему? Семейный склеп, где соты замороженных останков предков.
— Кладбище что ли?
— Да, кладбище. И это — священное право каждого гражданина Сириуса, независимо от того, где находится погребие. Поэтому мне оплатили звездолет в оба конца — представляешь, какая это дикая сумма? Полжизни работать. И вот я здесь!
— Как это здорово! — воскликнул я. — Так по тебе соскучился! Расскажи, как живешь, где работаешь? Как Пашка? У вас детей пока нет?
— Ну… — Женечка задумчиво опустила вилку в салатницу и поковырялась в овощной стружке. — Мы пока не работаем, а учимся. Жилище и продуктовую корзину нам оплачивает благотворительный фонд иммиграционной общины. Права на детей нам пока не дают, разумеется. Это надо заработать.
— Но вы не работаете?
— Говорю же тебе: мы учимся.
— Все шесть лет? — удивился я.
— А как ты думал? — Женечка вскинула брови. — Там и по двадцать лет учатся! Это здесь все примитивно. А там все по-другому, на самом высшем уровне. Понимаешь? Там очень высокая технология. Один лишь сирусянский язык — это такая мощная штука…
— Ты уже свободно говоришь? — поинтересовался я.
— Ну… что значит свободно? Свободно сирусянский язык может знать только сирусянка. Ты же знаешь, человек не владеет магнитной и световой модальностью, у нас органов таких нет. Поэтому только звуковая модальность. По крайней мере, сирусянки меня понимают, когда я что-то начинаю говорить.
— А ты их?
— Я их — только письменно.
— Ясно. То есть, ты пока не работаешь…
— Нет. Но у нас есть суточная трудовая обязанность, нам за нее начисляют баллы. Но это не работа по специальности, это… как бы тебе объяснить? Это вроде учебного труда. Называется: курс социальной занятости. Ты приходишь на рабочее место и занимаешься занятостью.
— Чем, прости?
— Занятостью. В смысле, какой-нибудь работой. Это не так просто объяснить. Технологии Сириуса слишком высоки и многоплановы. Представь, что у тебя в руке влажная тряпка, и тебе надо протереть пыль с перил и витражей…
— Это ваш труд?!
– изумился я.
— Нет же! — раздраженно топнула ногой Женечка. — Не перебивай! Просто представь. Представил?
— Как это?
— Я же говорила, ты не поймешь. Там нет грязной работы, как вы здесь привыкли, там нигде ни пылинки — это все убирают роботы. Зато много самой разной работы с информацией за терминалами. Тряпка и витражи — самая подходящая аналогия, так нас учат на курсах первой адаптации. После курсов первой адаптации — начинается учеба. Ну а устроиться на настоящую работу там очень сложно, надо знать язык и всю систему Тай.
— Восемь тысяч правил Тай? Я читал об этом.
— Восемь тысяч триста два. И сочетания!
— И Пашка тоже не работает? Он ведь все-таки магистр кибербиологии…
— На Сириусе эти ваши земные магистры ничего не значат. Там абсолютно другая кибербиология. А Павел — он же мужчина. По сирусянским законам самец не должен работать и покидать семейный очаг.
— Как, вообще никогда не покидать? — Я опешил.
— Разумеется, в переносном смысле. Разумеется, там цивилизованное общество, мы выходим из дома часто. В клуб земной диаспоры ходим, на концерты ходим, друзей навещаем, ездили на экскурсии несколько раз. Но по улицам ходить мужчине, тем более, одному без самки — там это не принято.
— А что такое? — насторожился я. — Изнасилуют? Или в тюрьму посадят?
Женечка поморщилась.
— Алекс, ты дикарь. Я же не сказала — запрещено, верно? Я же не сказала — опасно? Я сказала: не принято.
— А в чем разница?
— Во всем! Вот ты сможешь обмотаться бинтами с ног до головы как мумия и пройтись по центральным улицам Москвы? Сможешь, никто тебя в тюрьму за это не посадит. Но смотреть будут как на больного и шарахаться.
— Ясно, — кивнул я.
Мяса уже не хотелось.
— Ой, чуть не забыла! — всплеснула руками Женечка. — Сейчас покажу самое главное…
Она пошла к своей сумке, долго в ней копалась, и вернулась с большим старомодным планшетом.
— Я же привезла показать фотографии, — сообщила она, включая планшет.
Планшет прогревался долго и изображение появлялось постепенно. Сперва я увидел что-то напоминающее египетскую пирамиду, уходящую острой верхушкой под облака. Затем выяснилось, что пирамида состоит из квадратиков и опоясана колоссальной сетью лестниц.
— Дом, где мы сейчас живем, — торжественно сообщила Женечка и вопросительно заглянула мне в лицо.
— Красиво, — аккуратно похвалил я.
— А ты думал! — Усмехнулась Женечка и ткнула пальцем в дальний бок пирамиды. — Вот эти два сото — наши.
— Сото?
— А как по-вашему? Балконы? Нет, окна. Окнобалконы. Ладно, это только начало! Смотри…
Женечка нажала кнопку, и изображение сменилось: комнатка из пористого цемента с покатым полом в виде чаши, на дне которой чернела дырка. Из стены рядком торчали четыре блестящие трубки, каждая из которых оканчивалась коробочкой, напоминавшей электронный будильник. Над каждой трубкой висело по полотенцу.