Декабристы-победители
Шрифт:
– Простите за скромный стол, – извинился вышедший к гостю князь. – В последнее время в Варшаве такая мода – ставить на стол только польские закуски. А мой повар-француз наотрез отказывается изучать народную кухню. Посему – эту каналью пришлось рассчитать и вместо повара сейчас мой же денщик. Вам еще повезло. Первое время он готовил только яичницу. А так уже умеет печь пироги. Обещался к следующей неделе сготовить клецки «по-гуральски». Впрочем, давайте есть.
Тем не менее денщик у генерала оказался настоящим кудесником. Поросенок был нафарширован гречкой, сдобрен специями и зажарен до румяной хрустящей
В молчании гость и хозяин уничтожили почти всего поросенка. Неслышные, как привидения, слуги подливали господам напитки и меняли тарелки. Муравьеву-Апостолу более всего понравилась медовуха. Чувствовалось, что варили ее с какими-то травами, из которых знакомым показалась только мята. И, в отличие от вин и коньяков, медовуха не очень шибала в голову. Если, разумеется, ее не увлекаться, иначе легко можно оказаться на полу. И хотя собак в обеденном зале не наблюдалось, как это бывало у предков князя, но падать не хотелось. Гость первым сложил «оружие», чем вызвал удивление во взоре хозяина: мол, разучилась молодежь есть.
Но все же настало время насытиться и князю. Вытирая губы белоснежной салфеткой, Иосиф Зайончек вернулся к оставленному по случаю обеда вопросу:
– Пан прапорщик, насколько я понял, вы считаете, что Россия должна быть единой. Но, заметьте, есть разница между Россией и Российской империей. И странно видеть человека, который борется за свободу своей страны, но отказывает другим народам в праве на подобную свободу.
– Ваша Светлость, свободному человеку должно быть все равно, какой он национальности и религии. В новой России все нации и народы будут считаться одним народом, русским.
– Вот как? – деланно удивился князь. – Но, скажите-ка, мой друг, а вы и ваши соратники, спросили эти нации и народы? А хотят они стать русскими? Сколько лет длится война на Кавказе? Я служил там в одна тысяча тринадцатом году. Да-да, пан прапорщик. Прошло уже двенадцать, нет – даже тринадцать лет, а конца этой войны не видно. Не думаю, что тамошние татары и черкесы хотят стать русскими. Да что татары. Поляки и русские, как вы заметили, произошли от одного корня. Но захочу ли я, потомок рода Зайончковских, стать русским? Нет и нет. Кстати, вам знакомо слово «шовинизм» или, как говорят французы – chauvinisme?
Вместо ответа Ипполит отрицательно мотнул головой, а князь продолжил:
– Так вот, во время нашего похода на Москву… Кстати, вы знаете, что я участвовал в Бородинском сражении? Нет? Только находился на другой стороне, в корпусе генерала Понятовского… Однажды мне довелось познакомиться с неким Николя Шовини. Он всегда орал о том, что самые лучшие люди в мире это французы. А все остальные – так, пыль под копытами их коней. Французские солдаты его слушали с упоением. Ну, а другие нации, их ведь в походе было немало, иногда и колачивали. Так вот, в желании сделать всех русскими мне чудится тон того самого Chauvini.
– Что вы, князь, – опешил от подобного обвинения прапорщик. – Ни у меня, ни у моих друзей и в мыслях не было думать, что русская нация – самая лучшая.
– Но все же вы гордитесь тем, что вы русский? Это прекрасно. Я горжусь тем, что я поляк. Моя любовница Тереза ужасно гордилась тем, что она венгерка. Даже цыгане, трясущие лохмотьями на базарах, гордятся своим происхождением. Но все-таки оставьте каждой нации право жить так, как она этого хочет.
– А как же «Общество объединенных славян»?
– Утопия пана Люблинского? Слышал-слышал.
– А почему же утопия? – обиделся прапорщик. – Прекрасная идея. Объединить в единое целое народы, вышедшие, так сказать, из единой утробы.
– Как вы себе представляете, чтобы Россия, Польша, Сербия, Далмация и Кроатия сосуществовали вместе, в рамках единого государства? Разный язык, разная вера. Наконец, разная культура. Да и вообще. Чтобы создать такое государство, нужно перекраивать Европу, да и Азию заодно. Захочет ли Европа перекраиваться? Кстати, у Люблинского нелады с географией и историей. Он почему-то причислил к славянским странам Венгрию с Трансильванией и Молдавию. Можно ли кого-то осчастливить насильно?
Муравьев-Апостол задумался. Почему раньше ему не пришли в голову подобные мысли? А может быть, старик прав и в его душе тоже сидит какой-нибудь Николя Шовини?
– М-да, – только и сказал прапорщик. – Я как об этом не задумывался…
– Полноте, мой друг, – успокоил его князь. – Человеку свойственно менять и себя, и свои убеждения. Вот, перед вами – живой пример. Ваш покорный слуга служил под знаменами Костюшко и под флагом Бонапарта. Воевал против России в чине дивизионного генерала, а потом принял от русского императора чин генерала от инфантерии и титул князя, сражался против турок на Кавказе. Не странные ли метаморфозы?
– Возможно, Ваше Сиятельство. Но не мне судить вас.
– Почему же не вам? Вы русский офицер. Лицо, приближенное к руководству. И если у вас и у нас все получится, то мы, будь на то воля Всевышнего, еще побеседуем. Кто знает, не пришлют ли вас опять в Польшу с какой-нибудь миссией? Вы умеете слушать собеседника – это неплохое качество. Чуть больше выдержки, чуть меньше эмоций – и из вас получится неплохой дипломат. Так вот, мне не хотелось бы, чтобы будущий посланник считал князя Зайончека… ну, скажем так, легкомысленным человеком. Я сражался с Россией за свободу Польши. Да, было. Принял от императора Александра чин генерала русской армии потому, что верил – царь даст нам свободу. И хотя я не считаю, что должен перед вами отчитываться, – несколько надменно заявил генерал, – но могу напомнить, что после создания в одна тысяча восемьсот пятнадцатом году польских корпусов звания генералов приняли и другие магнаты.
Юный прапорщик не помнил (в девять лет такими подробностями не интересуются!), но знал от братьев, что после дарования Польше Конституции, сейма, собственных министерств была создана и армия, в которой бывшие генералы Наполеона получили высокие чины. Хлопницкий стал генерал-лейтенантом, Дверницкий и Скржинецкий – генерал-майорами. Польская армия, насчитывающая в своем составе более семидесяти тысяч штыков и сабель, способна в короткий срок снести Волынский и Литовский полки, находившиеся в подчинении наместника императора Константина Павловича. Из русских офицеров никто тогда не мог понять – а зачем это нужно?