Делать мнение: новая политическая игра
Шрифт:
(радио и телевидении) перенасыщены показателями, которые обозначают старания журналов быть или казаться беспристрастными арбитрами в этой вербальной битве. Политические дебаты как чередование национальных лидеров в предвыборных кампаниях дают шанс вытянуть счастливую карту тому, кому достается быть последним. Поскольку интерес к политике слабо проявляется среди широкой публики, профессионалы всегда опасаются, что для профанов, роль которых понижена до роли простых наблюдателей, все это сводится к поговорке "кто говорит последним - всегда прав". Политическая и социальная гетерогенность аудитории национальных СМИ заставляет журналистов приглашать представителей всех направлений или, что становится все чаще, специалистов в "политических науках", которые выставляют напоказ свои цифры, графики и приводят исторические ссылки, обозначая тем самым свою заботу об объективности, свое желание отстраниться от политически ангажированных участников, короче, тот факт, что они занимают позицию не столько "во вне", как "над" политической схваткой.
На практике распространение в политике опросов общественного мнения, а также намеренно сенсационные формы, которые стремятся принимать уличные манифестации, представляют, как мне казалось, два характерных аспекта недавних изменений политического пространства. Исследования, которые я проводил сам и которые были ограничены своим объектом, вписывались между тем в совокупность похожих исследований, посвященных анализу процессов представлений и специфической политической работе, которую они предполагают.
Логика коллективного труда,
За рамками разнообразных конкретных объектов, вместе эти исследования показывали, что политика - это прежде всего символическая борьба, в которой каждый политический актер старается монополизировать публичное слово или хотя бы стремится к победе своего представления о мире и его признании в качестве правильного и верного как можно большим числом людей, которые экономически, и главное, культурно обделены. Достаточно привести свидетельство одного "низового" борца, которое зафиксировал Мишель Пиалу в рамках обследования рабочей среды и которое касается редактирования простой, обычной по форме, банальной и скудной профсоюзной листовки из арсенала политической работы, чтобы увидеть общий характер отсутствия культуры, который лежит в основе процедур представления и делегирования: "Листовка делалась вот так, это один приятель с ней возился, он положил ночь, чтоб ее написать, и не надо исправлять форму только из-за того, что это плохо написано. Если он сам себя понимает, он сделает так, чтобы его поняли другие. Так вот все, что вы о ней теперь думаете с точки зрения Ларуса /словарь французского языка - прим. перев./, нам на это наплевать. Но это борьба и на самом деле борьба культурная (далее - ... игра слов... выражения). Сказать мужикам: "То, что ты написал, это не по-французски?" Ну и зачем все это им сдалось? Потому что сам мужик не будет комплексовать по этому поводу, если мы сможем его прочесть. Но если ему прочтут его текст и в нем все будет исправлено, он скажет: "Ну и дурак же я, вот уж больше ничего не напишу"; так произошло у многих активистов и это продолжалось год за годом... Но находился всегда кто-то один, кто хорошо писал, хорошо говорил и делал ту же листовку. Он делал листовки и все знали эти листовки наизусть. Это был X, человек, который знает все ... что говорить, ну и работенка у него была,... он говорил превосходно, ну и писал все, абсолютно все. И потом была основательная драчка, когда наконец-то ему сказали: "Послушай, мы сыты этим по горло, мы сами тоже хотели бы писать. И потом, если ты не доволен, то проваливай и все" [7]./26/
Аналитические разработки Дюркгейма и Кассирера о социальном конструировании реальности посредством овладения символическими системами и, в частности, системами классификации особенно применимы к политике [8]. Политический порядок– это прежде всего ментальный порядок и политические структуры существуют по большей части в виде социальных представлений, инкорпорированных в каждом социальном агенте, как это хорошо видно в условиях радикальных политических перемен: установление "демократического" голосования в авторитарных странах, например, показывает, что само по себе оно не сводится к материальным составляющим, которые его организуют (урны, множественность кандидатов, кабина для тайного голосования), но соответственно предполагает настоящую политическую аккультурацию населения.
Крушение веры
Свободная политическая конкуренция, характерная для режимов демократического типа, стремится затушевать работу по внушению, которая существует также и в этих режимах и объектом которой является создание консенсуса на предмет возможных разногласий. В авторитарных режимах более наглядны усилия, направленные на внушение одного и единственного видения мира. Эти режимы обращают внимание и энергию главным образом на раннюю политическую социализацию новых поколений, в частности, включая их в особо политизированные молодежные движения, поскольку они стараются создать условия настоящей политической веры или хотя бы чувства истинности и согласия, которое непосредственно вводится с помощью существования структур идентичного социального и политического восприятия внутри одного и того же общества, то есть принципов видения и разделения, которые универсально принимаются всеми. Вот почему крупные политические кризисы почти всегда являются кризисами веры. Недавние перемены, произошедшие в СССР и, более широко, в странах Восточной Европы являются, прежде всего, изменениями в представлении большей частью граждан политической реальности своих стран. Удивительно наблюдать, что бодьшинство советских интеллектуалов и руководителей, которых удалось расспросить о недавней политической эволюции в СССР, заявляют, что нынешние перемены для них были, прямо говоря, "немыслимыми": так, например, один из руководителей культуры/27/ сообщил, что еще десять лет назад, при организации выставки современной живописи СССР ему казалось "нормальным" и "естественным" отбирать молодых художников и их произведения совместно с сотрудниками КГБ. Реформы, начатые Горбачевым, были восприняты поначалу со скептицизмом, поскольку они воспринимались с позиции ранее сложившихся ментальных структур. В СССР, а также среди большинства наблюдателей западных стран, никто или почти никто поначалу не поверил в реформы, заявленные советским лидером: консерваторы, как всегда, заверяли в верности своему генеральному секретарю (прежде чем с некоторым опозданием понять, что эти реформы в основном были направлены против них), в то время как большинство интеллектуалов видело в этом только новую хитрость политической власти. Так, например, советский режиссер Павел Лунгин в своем интервью Либерасьон (14 мая 1990 года) отвечал журналисту, который его спрашивал: "Перестройка началась неожиданно? " - "Нет, не неожиданно. Было не понятно, что происходит, считали, что это новая хитрость. Конечно, потом сами убедились: цензура спадает, можно взять и поехать во Францию. А, спустя три года, я как бы вышел из комы". Власть внушает не только "одно видение", но целый образ жизни, который оказывается глубоко преобразованным этим изменением, в том числе у тех, кто выступает против нее: "Вдруг естественно образуется полная пустота, - продолжает Лунгин, - свобода, она внушает страх. Все люди, истощившиеся в борьбе против цензуры, оказались неожиданно обезоруженными, вне битвы, но с менталитетом бывших борцов, демобилизованных против воли. Был ли ты "за" или "против" идеологических иероглифов, если ты это пережил, но дело оборачивается по-иному, когда речь заходит о реинтеграции обычной жизни. Это как с пленником, который только что вышел с каторги. На следующий день он желал бы снова туда вернуться, настолько громаден оказался мир".
Резкое падение коммунистических режимов в странах Восточной Европы имеет некоторые схожие черты с тем процессом, который на первый взгляд по иной логике затронул крестьянство Франции. В обоих случаях мы присутствуем при крахе веры, будь то вера маленького крестьянина в превосходство его традиционной жизни, или долгое время искусно поддерживаемая вера в совершенство коммунистических режимов или хотя бы в их способность поддерживать себя, пусть даже силой. Этот крах имеет глубокую аналогию с крушением религиозной практики в сельских зонах, где эта практика широко/28/ была распространена в прошлом, или аналогию с усилением выхода сыновей крестьян из сельской среды. Этот процесс представляет собой посредническое или связующее звено, необходимое для понимания механизмов символического господства, того, что называют "моралью" социальной группы, являющейся выражением субъективной интериоризации объективных социальных структур. Очевидно, что крах веры не является самопроизвольным продуктом, имеющим объективные причины, но требует быть объясненным и отсылает к более общим структурным изменениям, наблюдаемым вне политики. В частности, я был удивлен, когда увидел, до какой степени факторы, находящиеся в основе кризиса веры в политических режимах, были близки к тем факторам, которые я смог обнаружить для констатации морального кризиса в традиционной крестьянской среде: в обоих случаях можно, например, наблюдать одинаковые результаты расширения референтного социального пространства, которое меняет оси социальных координат, по отношению к которым социальные агенты определяют свою позицию; роль эмиграции, привносящей непосредственно в семейную группу возможность сравнения с другими стилями жизни; расширение охвата школьным обучением, которое приводит к социальному перемешиванию молодых, принадлежащих к разным социальным группам и которое наделяет население минимальным культурным капиталом, достаточным для возникновения и развития критической установки в отношении наиболее грубых форм пропаганды и т.д.
Как крестьяне, которые не могут больше воспроизводить себя социально и биологически (холостячество), потому что им не удается больше воспроизводить коллективную веру в ценность традиционного крестьянства и его образ жизни, политическим режимам Восточной Европы - хотя бы некоторым среди них, не удается более существовать потому, что они не добиваются, в частности, воспроизводства веры в ценность существующей политической системы. В обоих случаях наблюдается кризис морали, который объясняет настоящее бегство врассыпную и рассеивание, которое из этого следует, отступление по принципу "каждый за себя", сменяющее на время поведение, коллективно регулируемое в группах. Впрочем, может быть не случайно слово "исход" обозначает как исход деревни в город, так и тот исход, который спровоцирован настоящим политическим крахом, когда мы видим, что люди бегут в страны, которые они считают (на основе того, что удалось узнать из утечек СМИ), более/29/ гостеприимными*. Быстрота падения этих режимов, которые считались сильными, удивляет потому, что они сумели в исключительной степени монополизировать в свою пользу с видимостью легитимности все виды политического капитала: единая партия, выборы единых кандидатов, представленных партией, которые образуют парламентские сообщества, механически устраивающие овации руководителям, монополизация бюрократической власти и экономической мощи, плотный политический контроль прессы и образовательной системы, вездесущая пропаганда, репрессивные силы и политическая полиция, преследующая любую робкую попытку оппозиции существующей власти и т.д.. Поскольку эта материальная сила оказывается ничем, если ей не удается вызвать минимум приверженности со стороны граждан, то понятно, что властям, соответственно, приходилось прикладывать существенные усилия, чтобы пытаться воздействовать на представление, которое индивиды могли иметь о режиме, пусть даже искусственно замыкая его на себя, чтобы пресечь возможность любого реального, сравнения с другими политическими режимами. Короче говоря, сошлемся еще раз на мелкие сельские общины: эти режимы становятся настоящими "политическими изолятами" и поддерживаются отчасти наподобие таких географически изолированных горных районов, которые естественным образом самопродлевают себе жизнь, но главным образом, ценой расходования все большей и большей специфической политической энергии, вполне очевидной и из-за этого все с меньшей и меньшей благожелательностью принимаемой самим населением. Если и есть что-либо показательное в недавней истории такой страны как Румыния, то это тот случай квазитератологического разрыва, который иногда наступает - по крайней мере на время, поскольку такая ситуация очень неустойчива чтобы длиться долго - между официальным/30/
* О том, как молодежь сельского происхождения покидает сельское хозяйство см. P.Champagne, La reproduction de l'identite, Actes de la recherche en sciences sociales, 65. novembre 1986, pp. 41-64. Это символическое изменение имеет более общий характер и позволяет разобраться во множестве движений, которыми полны социальные структуры. Интеллектуалы, которые живут вне условий жизни рабочих, часто забывают, что социальная позиция может существовать и. воспроизводиться только если ее рассматривают как достойную того, чтобы быть занятой хотя бы теми, кто ее занимает. Чувство профессиональной гордости, которое встречается в особенности в наиболее тяжелых и опасных занятиях (шахтеров, металлургов, крестьян и т.д.) является не чем иным как делом чести, которое разделяют те, кто по необходимости обязаны эти занятия исполнять и внушать их исполнение своим детям. О кризисе в металлургии см.: M.Pincon, Desarrois ouvriers. Families de metallurgistes dans les mutations industrielles et sociales, Paris, L'Harmattan, 1987; о кризисе подбора кадров начальной школы см.: F.Charles, Instituteurs, un coup au moral, Paris, Ramsay, 1988.
представлением, которое режим может искусственно о себе знушить, и представлением, которое в конце концов имеет большинство населения, несмотря на все давление пропаганды и политическую полицию: единодушным овациям по команде румынских депутатов "Народной Ассамблеи", предназначенным прославлять политический режим и его "великого лидера", уличным манифестациям, на которые должна была ходить строго отобранная и организованная часть населения, - чтобы создавать видимость народной поддержки, которая всегда необходима, особенно самым непопулярным режимам, - румыны долгое время могли противопоставить, за неимением лучшего, только иронию, требование со стороны властей постоянно отвечать аплодисментами привело к тому, например, что между собой они пали называть себя "пингвинами".