Делатель королей (Коронатор)
Шрифт:
Анна машинально сделала первые несколько ходов. Играла она хорошо, и сестра почти всегда ей проигрывала. Вот и сейчас, почти сразу же оказавшись в сложном положении, Изабелла прервала беседу и, подперев щеку, задумалась, глядя на доску.
Анна смотрела на ее мраморно-белый выпуклый лоб, на тонкие, едва заметные линии бровей, точеный нос с чуткими розоватыми ноздрями. Затем, зная, как долго обычно сестра раздумывает над ходом, встала и подошла к распахнутому окну.
По-прежнему светило солнце, звонко перекликались воробьи, журчал фонтан и солнечные блики
– Анна, твой ход, – окликнула ее герцогиня.
Принцесса оглянулась и уже хотела было вернуться к игре, но внезапно сердце ее тяжело и гулко забилось. Она вцепилась в оконную решетку. Привязанный к кольцу в стене сильный поджарый жеребец с горделиво изогнутой шеей и темными стройными ногами был до седла покрыт грязью и мылом, но все же она разглядела его масть – серую в яблоках, длинную черную гриву, пышный, как султан, хвост.
– Кумир!.. – выдохнула она.
– Ты что-то сказала, Нэн?
Ноги у девушки подкосились, она почти повисла на решетке.
– Чей это конь? – спросила она и повторила громче: – Чей это конь?
Она видела, как слуга отвязал его и повел к конюшням. Тогда она свистнула тем свистом, каким Филип обычно подзывал Кумира. Конь немедленно повернул голову и навострил уши. Слуге пришлось несколько раз рвануть повод, заставляя животное тронуться с места.
– Что это за мальчишеские выходки? – возмущалась позади Изабелла, но Анне было не до нее. Могучая волна радости поднялась и заполнила ее. «Это Кумир, я не могла ошибиться! Значит, этот высокий человек, закутанный в плащ с капюшоном, который только что вошел в дом, мог быть только Филипом!»
– Здесь Филип, Изабелла, здесь Филип! – вне себя, не понимая, что делает, закричала она, хватая сестру за руки. – Я не ошиблась, это его конь, это Кумир!
– Опомнись, Нэн! Что ты творишь? Откуда ему здесь взяться?
– Это он! Он! Я знала, я чувствовала, что сегодня что-то произойдет!
И она опрометью кинулась к двери, но Изабелла успела ее опередить и преградила дорогу.
– Опомнись, Анна! Что за вздор! Ты только что поклялась даже не думать о нем!..
– Ах, Изабелла, ты ничего не понимаешь! Фил здесь! Да пусти же меня! Я лишь взгляну на него – и все. Он здесь, и я увижу его! Пусти, пусти Бога ради!
– Нет!
Изабелла с неожиданной силой и решимостью оттолкнула сестру, и, прежде чем та успела опомниться, тяжелая резная дверь захлопнулась. Послышался звук опускаемой щеколды.
– Прости меня, Нэн, но я делаю это для твоего же блага и ради чести семьи. Ты останешься взаперти, чтобы успокоиться и поразмыслить о своей душе. О душе принцессы Уэльской!
Анна стояла какое-то время в оцепенении, а затем в безумном порыве бросилась к двери.
– Выпусти меня сейчас же! Не смей! Освободи меня! – неистово кричала она, колотя изо всех сил и раня руки о выступы и завитки дубовых плах.
Анна слышала, как сестра тяжело и взволнованно дышит за дверью.
– Не смей! – Голос ее опустился до грозного шепота. – Мне все равно… Ты заперла меня, но я буду кричать, я позову его в окно… Он услышит и придет.
– Успокойся, это какое-то наваждение. Его здесь нет и быть не может. Ты все напутала. Будь благоразумной, пощади хотя бы доброе имя отца!
– Как смеешь ты диктовать свою волю твоей принцессе?!
– Я твоя старшая сестра и забочусь о твоей заблудшей душе.
– Не лги! Ты хочешь властвовать надо мной, хочешь, чтобы я подчинилась тебе.
Анна услышала шелест платья, который удалялся.
– Нет! Нет! Ты не смеешь!
Она билась о безмолвную дверь, затем метнулась к окну, вцепилась в решетку. Анна едва сдерживала себя. Сестра права в одном – есть честь Невилей, и есть доброе имя наследницы престола. Но ведь здесь Филип – и с минуты на минуту он может уехать, и они так и не увидятся!..
Она опять кинулась к двери и в бессильной ярости застыла перед ее непроницаемой мощью. Что же это? Заточить принцессу Уэльскую, как нашкодившую монастырскую послушницу. Она в отчаянии заметалась по покою, затем, немного остыв, подошла к окну и, прижавшись лбом к решетке, стала смотреть в сторону конюшен. Ей было известно, что в Савое несколько дворов, соединенных последовательно, и Филип может уехать так, что она его даже мельком не увидит. Из окна виднелся только угол конюшен, и это бесило Анну. В отчаянии она вцепилась в прутья и стала трясти их. Тщетное усилие. Она была словно в темнице.
Медленно опустившись на корточки у стены, Анна разрыдалась. Ее жгла обида на Изабеллу, бессилие, то, что она оказалась столь глупа, что доверилась сестре. Слезы текли и текли по ее щекам, сердце ныло, захлестывало отчаяние.
Неожиданно она вздрогнула от невесомого прикосновения к плечу. Рядом стоял паж Изабеллы. Они с сестрой совершенно забыли о нем, и Чак так и просидел все это время в углу за камином.
– Не плачь, – говорил негритенок, с трудом подбирая слова и смешно надувая губы. – Ты хороший, а плачешь. Ты добрый. Чак тебя любит. Ты дал Чаку пирога.
Анна какое-то время смотрела на него и вдруг разрыдалась с новой силой.
– Уйди, ох, уйди! Мне так плохо…
Но он не отходил, невразумительно толкуя, что хочет помочь, что он может помочь принцессе. Она не сразу проникла в смысл его слов, но затем, несколько удивленная, спросила:
– Что ты говоришь? Ты можешь помочь? Но ведь мы оба заперты!
Мальчонка улыбнулся, обнажив жемчужные зубки.
– Ты не может выйти, мой может. Мой так уже делал. Чак бежит и позовет твой слуги, твой большой пес.