Делай деньги!
Шрифт:
«Как было бы славно, – думал он, взбегая по ступенькам, – если бы его светлость придерживался мнения, что встречи назначаются по обоюдному согласию». С другой стороны, патриций же был тираном. Им тоже нужно как-то развлекаться.
Стукпостук, секретарь патриция, встретил Мокрица у дверей Продолговатого кабинета и поспешно усадил его напротив стола.
После девяти секунд усердного письма лорд Витинари оторвался от бумаг:
– А, господин фон Липвиг. Почему не в золотом костюме?
– Он в стирке, сэр.
– Как проходит день? Все хорошо?
Мокриц озирался по сторонам, бегло прокручивая в голове все давешние неурядицы на Почтамте. Если бы не Стукпостук, который стоял подле своего господина с выражением почтительной готовности, он был бы один на один с патрицием.
– Я все могу объяснить, – сказал Мокриц.
Лорд Витинари вздернул бровь с тем озабоченным видом, с которым человек, нашедший у себя в салате полгусеницы, переворачивает все листья латука.
– Не томи, – отозвался он и откинулся на спинку кресла.
– Нас немного занесло, – признался Мокриц. – Мы слишком творчески подошли к проблеме. Додумались разводить мангустов в почтовых ящиках, чтобы отвадить змей…
Лорд Витинари промолчал.
– Э… которых, не скрою, мы поселили в почтовых ящиках, чтобы умерить популяцию жаб…
Лорд Витинари снова промолчал.
– Э… которых, если начистоту, посадили туда наши сотрудники, чтобы избавиться от улиток…
Лорд Витинари промолчал еще раз.
– Э… которые справедливости ради завелись там сами по себе, чтобы съесть клей с марок, – заключил Мокриц, понимая, что начинает путаться.
– Что ж, хотя бы они обошлись без посторонней помощи, – ответил Витинари шутливо. – Как ты понимаешь, это тот самый случай, когда неумолимая логика должна была уступить здравому смыслу – да хотя бы среднестатистического цыпленка. Но я позвал тебя сюда сегодня не за этим.
– Если это насчет клея со вкусом капусты…
Витинари отмахнулся.
– Любопытный инцидент, – сказал он. – Но никто ведь не умер.
– Э… второе издание пятидесятипенсовой марки? – предположил Мокриц.
– Это ее называют в народе «Любовники»? – спросил Витинари. – Лига Приличий обращалась с жалобой, да, но…
– Художник не отдавал себе отчета в том, что рисует! Он плохо разбирается в сельском хозяйстве и решил, что молодые люди заняты жатвой!
– Гм. Впрочем, как я понимаю, оскорбительное действо хоть сколь-нибудь отчетливо можно разглядеть лишь под мощным увеличительным стеклом, так что оскорбление нравственности, если оно и имеет место, можно считать самостоятельно нанесенным. – Патриций усмехнулся тихой, наводящей страх улыбкой. – Насколько мне известно, те немногие экземпляры, которые остались в обращении у коллекционеров, приклеены к простым коричневым конвертам. – Глядя на непроницаемое лицо Мокрица, он вздохнул: – Скажи мне, господин фон Липвиг, хочешь ли ты сделать хорошие деньги?
Мокриц хорошенько обдумал это и спросил с особой осторожностью:
– Что случится, если я отвечу «да»?
– Тебя будет ждать новая карьера, господин фон Липвиг, полная приключений и испытаний.
Мокриц нервно переступил с ноги на ногу. Не нужно было оглядываться, чтобы понять, что кто-то уже встал у дверей. Кто-то умеренно внушительного телосложения, в недорогом черном костюме и без капли чувства юмора.
– И, чисто теоретически, что случится, если я отвечу «нет»?
– Ты можешь выйти вон в ту дверь, и мы больше не будем возвращаться к этой теме.
Другая дверь. Через ее порог он не переступал.
– Вот в эту? – Мокриц встал и указал на дверь.
– Совершенно верно, господин фон Липвиг.
Мокриц повернулся к Стукпостуку:
– Одолжи мне свой карандаш, пожалуйста. Благодарю.
Он подошел к двери и отворил ее. Там он театральным жестом приложил ладонь к уху и бросил карандаш.
– Посмотрим, как до…
Тюк! Карандаш отскочил и покатился по самому что ни на есть твердому полу. Мокриц подобрал карандаш, уставился на него и побрел обратно на свое место.
– Разве не там раньше была глубокая яма, утыканная кольями? – спросил он.
– Ума не приложу, с чего ты это взял, – ответил лорд Витинари.
– Точно была, – не унимался Мокриц.
– Стукпостук, как ты думаешь, почему наш дорогой господин фон Липвиг полагает, что за этой дверью когда-то была глубокая яма, утыканная кольями? – спросил Витинари.
– Понятия не имею, откуда у него могли возникнуть такие мысли, милорд, – пробормотал Стукпостук.
– Я очень доволен работой на Почтамте, между прочим, – сказал Мокриц и поймал себя на мысли, что как будто оправдывается.
– Кто бы сомневался. Из тебя вышел выдающийся главный почтмейстер, – сказал Витинари и повернулся к Стукпостуку. – Здесь мы закончили. Можно приступать к утренней корреспонденции из Орлеи. – С этими словами он бережно вложил письмо в конверт.
– Да, милорд, – отозвался Стукпостук.
Тиран Анк-Морпорка погрузился в работу. Мокриц бессмысленно наблюдал за действиями Витинари, который вынул из ящика стола небольшую, но увесистую на вид шкатулку, достал оттуда палочку черного сургуча и накапал его на конверт с таким сосредоточенным видом, что Мокрица это взбесило.
– Это все? – спросил он.
Витинари поднял на него взгляд, как будто удивленный тем, что он еще здесь.
– Конечно, господин фон Липвиг, можешь быть свободен.
Он отложил сургуч и достал из шкатулки черный перстень с печаткой.
– И все, и никаких проблем?
– Нет, ровным счетом никаких. Ты стал образцовым гражданином, господин фон Липвиг, – сказал Витинари, аккуратно впечатывая в остывающую лужицу литеру V. – Каждый день в восемь утра ты на ногах, в восемь тридцать – на рабочем месте. Ты превратил Почтамт из ходячей катастрофы в хорошо отлаженный механизм. Исправно платишь налоги и, мне тут шепнули, метишь на место председателя Гильдии Купцов в будущем году. Похвально, господин фон Липвиг!