Дело №306
Шрифт:
Через несколько минут перед Мозариным предстал человек лет шестидесяти, лысоватый, с морщинистым, обветренным лицом и зоркими серыми глазами. Неслышно ступая по свежеокрашенному полу, он поздоровался с гостем и усадил его в деревянное кресло. Коробочкин уже слышал об исчезновении Комаровой и попросил, если можно, рассказать ему об этом подробнее.
Между тем жена Коробочкина уже постлала на стол белую с вышитыми малиновыми цветами скатерть, поставила стаканы, блюдо с ржаными лепешками, тарелку с медом в сотах. Потом принесла пофыркивающий сверкающий самовар и водворила на него фарфоровый, с отбитым носиком
– Ты, товарищ капитан, кого хочешь спроси про Коробочкина. Меня здесь все знают: шутка ли, сорок лет служу на транспорте и сорок лет живу в Покровском-Стрешневе.
Кивком головы он указал на портрет девушки:
– Дочь моя, Ксана. Посмертную награду получила…
Он помолчал, вздохнул, потом поднял голову.
– Теперь молодежь-то какая у нас! Беречь ее надо, любить… Ну говори, что с этой женщиной приключилось?
Комаровых старик Коробочкин не знал. Но оказалось, что он хорошо знаком с Румянцевым. Художник учил декораторов драматического кружка железнодорожников. Вечером четвертого декабря Коробочкин видел его в клубе на вечере, который начался в семь тридцать. А после вечера Румянцева в клубе уже не было видно, хотя начались танцы.
Мозарин рассказал о таинственном спутнике Комаровой.
– Значит, этого человека видела подруга Комаровой Катя? Как фамилия, где живет? Это я для памяти… А какой адрес Полины Ивановны, что видела Комарову с этим мужчиной? Есть! Еще раз повторите: где видели этого человека с Комаровой?
– спрашивал старик, записывая.
– Ну так. Теперь я скажу.
Он встал, бесшумно прошелся по комнате и остановился перед офицером.
– Я этого человека видел в ту ночь. Я вышел вечером провожать поезд на Москву. На перроне всего три-четыре пассажира. Слышу - главный уже дает свисток. Только поезд тронулся, гляжу - бежит человек. Я крикнул: «Стой! Куда? Под вагон упадешь!» А он вскочил на подножку и мне еще рукой помахал.
– А к моему описанию подходит?
– Шуба, шапка - в точности. Ростом с меня, собою видный, лицо красное и тяжело дышит. Ну это оттого, что бежал.
– Когда уходит поезд?
– В двадцать сорок семь. Точно!
Капитан решил про себя, что местным оперативным работникам придется подежурить на станции. Может быть, человек в шубе опять появится? Он попросил Коробочкина, если тот увидит неизвестного, немедленно позвонить в отделение милиции или ему, Мозарину.
– Вы не беспокойтесь, - заявил железнодорожник.
– Не успеет он на перрон ступить, как мне дадут знать.
Мозарин был доволен, что к его просьбе отнеслись серьезно. Но как бы не перестарался Коробочкин! Прощаясь с гостеприимным хозяином, он объяснил, что, возможно, неизвестный ни в чем не виноват и что надо действовать осторожно.
– Да что вы, товарищ капитан!
– воскликнул железнодорожник, провожая гостя в сени.
– Думаете, не сумеем тонко подойти? Да в лучшем виде!..
Поезд тронулся. Мозарин уселся у окна, покрытого игольчатыми узорами. Он присматривался к немногочисленным пассажирам и размышлял под равномерный стук колес. Неизвестный в коричневой шубе не выходил у него из головы. Почему в тот вечер он так спешил уехать из Покровского-Стрешнева? Очевидно, ему негде было
Десятки догадок возникали в голове офицера и тут же рушились. Он прогрел дыханием небольшой кружок в ледяном слое, покрывавшем окно вагона, и поглядел в него. На горизонте, как кошачий глаз в темноте, сверкнул зеленый огонек семафора.
Капитан поднялся в Уголовный розыск. Несмотря на поздний час, там еще напряженно трудились. Он прошел в научно-технический отдел, в лабораторию эксперта Нади Корневой. Она работала, склонившись над микроскопом. Рядом на штативах стояли реторты, колбы и пробирки с разноцветными жидкостями.
– Хорошо в Покровском-Стрешневе!
– сказал Мозарин, присев на стул.
– Как будто и воздух тот же, и снег, а как чудесно! Морозно, сосны да ели высоченные, а между ними тропинки в снегу… Великолепно, Наденька!
– Я вижу, капитан Мозарин в лирическом настроении, - проговорила Корнева, отрываясь от микроскопа и что-то записывая.
– Пожалуй, да, - ответил он, глядя на нее посветлевшими глазами.
– Вот почему я после того, как доложусь полковнику, возьму да и провожу вас.
– Когда это будет, Михаил Дмитриевич?
– Через час-полтора.
– Я закончу работу через тридцать, самое большее - через сорок минут. Придется вам проводить меня в другой раз.
Градов выслушал рассказ капитана о поездке в Покровское-Стрешнево, несколько минут молча размышлял. Недокуренная папироса так и осталась дымить в пепельнице.
– Я хочу, - наконец проговорил полковник, - чтобы мы совместно разобрались в самых основных вопросах этого дела. Прежде всего установим самое главное: уехала ли Комарова куда-нибудь? Судя по протоколам, так вначале предполагали соседи по квартире: Анна Ильинична и Румянцев. Или она никуда не уезжала?
– Я думаю, - сказал Мозарин, - что женщина не может уехать, не взяв с собой никаких вещей. А у нее в руках был один чемоданчик с коньками и шерстяным тренировочным костюмом.
– Это во-первых, - согласился Градов.
– А во-вторых, обратили ли вы внимание на маленькую подробность в протоколе обыска комнаты Комаровых?
– Письма?
– Нет. Сберегательная книжка Ольги Комаровой. Она у них общая с мужем. Третьего декабря, за день до исчезновения, она внесла на нее восемьсот сорок рублей. Разве так поступит женщина, которая собирается уехать от мужа навсегда?
– Конечно, нет!
– Стало быть, вероятнее всего, что Комарова никуда не уезжала.
– Согласен.
– Теперь решим еще один вопрос. Жива ли Комарова?
– Я полагал, что она могла скрыться у кого-нибудь в Покровском-Стрешневе.
– Не забывайте, что уже прошло шесть дней.
– Да. За это время или ее должны были найти, или она сама объявилась бы.
– Этого не случилось. Стало быть, Комаровой нет в живых. Согласны?
– Не хочется этому верить, товарищ полковник, но приходится.