Дело беспокойной рыжеволосой
Шрифт:
Я ложусь поперек кровати, гляжу на свои «мак», айпад и «блэкберри» и балдею от этих чудес технологии. Переписываю плей-лист Кристиана с айпада на «мак», затем выхожу в Гугл, чтобы пошарить по Сети.
Входит Кристиан.
— Чем занимаешься? — ласково интересуется он.
Я в легкой панике прикидываю, можно ли показать ему сайт, который я открыла, — «Диссоциативное расстройство идентичности: Симптомы».
Он ложится рядом и с насмешкой смотрит
— Чего ты сюда залезла?
Ворчливый Кристиан исчез — вернулся веселый Кристиан. Как мне к этому приспособиться?
— Интересуюсь. Сложной личностью.
Я изо всех сил сохраняю невозмутимость.
Его губы кривятся в сдержанной усмешке.
— Сложной личностью?
— Это мой собственный излюбленный проект.
— А теперь твой проект распространяется на меня? В качестве побочной линии. Что-то вроде научного эксперимента. А я-то рассчитывал оказаться в центре внимания. Мисс Стил, вы меня обижаете.
— Почему ты решил, что это касается тебя?
— Случайная догадка.
— Верно, ты единственный чокнутый тип, постоянно меняющийся и помешанный на диктаторстве, с которым я знакома очень близко.
— Я-то думал, что я вообще единственный, с кем ты знакома очень близко.
Я краснею.
— Да. Верно.
— Ты уже пришла к каким-то выводам?
Я поворачиваюсь и гляжу на него. Он лежит на боку, положив голову на локоть; лицо ласковое и удивленное.
— По-моему, тебе нужна интенсивная терапия.
Он протягивает руку и, бережно взяв прядь моих волос, заправляет ее за ухо.
— А по-моему, мне нужна ты. Вот, бери. — Он вручает мне тюбик губной помады.
Я хмуро разглядываю помаду. Она пронзительно-красная, совсем не мой цвет.
— Ты хочешь, чтобы я так ярко красила губы?
Он смеется.
— Нет, Анастейша, не хочу. Я вовсе не уверен, что это твой цвет, — сухо добавляет он.
Он садится по-турецки и стягивает через голову рубашку. О господи…
— Мне нравится твоя идея дорожной карты, — сообщает он.
Я хлопаю ресницами, ничего не понимая. Какая еще дорожная карта?
— Запретные зоны, — поясняет он.
— Ой, я шутила!
— А я не шучу.
— Ты хочешь, чтобы я нарисовала их на тебе? Помадой?
— Она смывается. Со временем.
Это означает, что я смогу беспрепятственно дотрагиваться до него. Я даже заулыбалась от удивления.
— А если взять что-нибудь более стойкое, например, маркером?
— Могу сделать татуировку. — В его глазах светится юмор.
Кристиан Грей с татуировкой? Портить его прекрасное тело, когда на нем и так уже есть отметины? Нет уж!
— Только не тату! — Я смеюсь, чтобы спрятать свой ужас.
— Тогда помада, — усмехается он.
Закрываю
— Иди сюда. — Он тянет ко мне руки. — Садись на меня.
Он лежит на спине, но ноги у него согнуты в коленях.
— Обопрись спиной о мои колени.
Я сбрасываю шлепанцы и сажусь на него верхом. Он смотрит на меня широко раскрытыми испуганными глазами. Но ему тоже интересно.
— По-моему, ты с энтузиазмом отнеслась к моему предложению, — ехидничает он.
— Я всегда отношусь положительно к новой информации, мистер Грей, а еще вы успокоитесь, потому что я буду точно знать, где проходят твердые границы допустимого.
Он качает головой, словно и сам пока не верит, что сейчас позволит мне разрисовать все свое тело.
— Открой помаду, — велит он.
Ох, теперь вместо веселого Кристиана я вижу перед собой босса. Но мне плевать.
— Дай руку.
Я протягиваю ему свободную руку.
— Нет, руку с помадой. — Он закатывает глаза.
— Ты от досады закатил глаза?
— Угу.
— Очень грубо, мистер Грей. Я знаю людей, которые впадают в бешенство, когда кто-то при них закатывает глаза.
— И ты тоже? — спрашивает он с иронией.
Я протягиваю ему руку с помадой. Внезапно он садится, и мы оказываемся нос к носу.
— Готова? — Его голос похож на нежное мурлыканье, и внутри меня все сладко сжимается. Ох!
— Да, — шепчу я.
Его близость волнует кровь, запах Кристиана смешивается с запахом моего лосьона. Он направляет мою руку к изгибу своего плеча.
— Нажимай, — на выдохе говорит он (у меня сразу становится сухо во рту) и ведет мою руку вниз, от плеча, вокруг подмышки и вниз по стороне грудной клетки.
Красная помада оставляет широкую и яркую полосу. Он останавливается внизу грудной клетки и направляет меня поперек живота. Он напрягается и глядит, казалось бы, бесстрастно, в мои глаза, но за этой бесстрастностью я чувствую его напряженность.
Свое нежелание он держит под строгим контролем; я вижу, как он стиснул зубы и щурит глаза. На середине живота он бормочет:
— И кверху по другой стороне, — и после этого отпускает мою руку.
Я зеркально повторяю линию, которую провела по его левому боку. Он мне доверяет. Эта мысль наполняет меня ликованием, но радость умаляется тем, что теперь я могу пересчитать его боль. На его груди я вижу семь маленьких шрамов, белых и круглых. Мучительно больно мне видеть это ужасное, злое надругательство над его прекрасным телом. Какой негодяй мог причинить такую боль ребенку?
— Все, готово, — шепчу я, сдерживая мои эмоции.