Дело Бутиных
Шрифт:
Бутин пригласил к себе Стрекаловского.
Иван Симонович пришел прямо из конторы, нарядный, как всегда, лишь от запястий до локтей синие нарукавники, — вид рабочий, деловой: и в самом деле вел сейчас сложные расчеты по миллионным московским кредитам. А все ж выглядел щеголевато в новом модном жилете.
— Присядьте, Иван Симонович, у нас разговор.
Бутин придвинул своему помощнику коробку сигар. Они закурили. Бутин однако ж не сразу приступил к главному пункту разговора, пункту, ради которого пригласил
Аромат гаванской сигары располагал к откровенному и задушевному разговору.
— Что же показывает Иркутск, Иван Симонович? Каковы там настроения? Что нового слышно от господина Хаминова?
— Честно говоря, Михаил Дмитриевич, от Иркутска ничего, кроме беспокойства, козней и помех ожидать не приходится. Как я ни обязан господину Хаминову, но не могу скрывать, что полученное вчера вечером известие от Иннокентия Ивановича весьма тревожное и свидетельствует о переменах во взглядах Ивана Степановича. Я искал вас, мне сказали, что вы заняты с Капитолиной Александровной, и велели вас не тревожить.
— Что же пишет Шилов? Где письмо?
— Он ничего не пишет, Михаил Дмитриевич, он прислал нашего верного Фалилеева с устным донесением. Старик недомогает с дороги, и я отпустил его к семье. Василий Максимович аккурат месяц не был дома, а тут жестокая простуда... Прикажете вызвать?
— Пусть отдыхает. Надеюсь, вы ничего не упустили из его донесения.
Лицо Стрекаловского с пахучими нафабренными усами расплылось в благодарно-самоуверенной улыбке. И сейчас же приобрело серьезность и строгость.
— Иннокентий Иванович велел передать, что после вашего отъезда из Иркутска Иван Степанович вместе с Иваном Ивановичем Базановым подали городскому голове прошение об избрании биржевого комитета на собрании купцов первой и второй гильдии.
— С какой целью? — быстро спросил Бутин. Сигара погасла, он положил ее на край пепельницы.
— Михаил Дмитриевич, Шилов передает через Василия Максимовича, что биржевой комитет уже создан, и не только создан, но уже учредил администрацию, а городской суд уже оную утвердил!
— Сплошные «уже»! Вон как спешили! А что ж фирму не уведомили? Ну и Хаминов, двуликий Янус. Крепко мы с вами обманулись в этом человеке!
Ни один мускул не дрогнул в лице Стрекаловского. Он склонил голову, показав безукоризненный по ниточке пробор. Это означало согласие с нелестными в адрес Хаминова определениями.
А в Бутине поднялось возмущение против самого себя: такие дела, а он торчит в Нерчинске, занимается устройством судьбы Зориной сестры! Когда против него идет рать во главе с бывшим партнером и бывшим другом. Черные вороны против белой! Очнулся, задвигался троянский конь!
— То, что сделали Хаминовы и его приятели, — незаконно! Биржевого комитета в Иркутске не было и в помине, и вдруг создается лишь для того, чтобы овладеть нашей фирмой!
— Михаил Дмитриевич, есть одно обстоятельство. Я гак понял, что господин Хаминов заверил Шилова: при всех обстоятельствах вы остаетесь распорядителем дела!
— Зачем же за моей спиной? Зачем вопреки договоренности заменять добровольную администрацию формальной? Не спросив меня!
— Но вы же так внезапно уехали! Как Иван Степанович мог известить вас?
— Тут вы правы, Иван Симонович! — вдруг успокоившись, сказал Бутин. — Однако же следует ждать от Хаминова новых действий, отнюдь не в мою пользу!
Бутин надолго задумался. Размышляя, он несколько раз бросал быстрый взгляд на Стрекаловского. Тот или скромно переводил взор на кончик сигары, либо отвечал послушно-вопрошающим взглядом: «Весь к вашим услугам...»
В том-то и дело, что надо прибегнуть к услугам постороннего человека в весьма щекотливом деле!
Но почему ж — посторонний. Сколько энергии и предприимчивости им проявлено в отстаивании интересов Бутина. Может, это и похвально, что молодой человек не спешит укорить, осудить своего прежнего хозяина. И кого еще просить?
— У меня к вам, Иван Симонович, просьба деликатного свойства, — доверительно сказал Бутин. — Это надо рассматривать как личное одолжение. То, о чем я намерен просить вас, никакой стороной не относится к вашим служебным обязанностям. Вы вправе отказать мне.
Он взял сигару, зажег ее, давая возможность Стрекаловскому подумать.
— Вы меня обижаете, Михаил Дмитриевич, — прочувственно сказал тот. — Я не отделяю служебные дела от служения вам. Вы можете полностью располагать мною, если я способен вам помочь.
— Тогда послушайте меня. У меня есть семья, которой я покровительствую. Семья моего друга Викулова, погибшего на охоте. Там две женщины, сестры, и двое маленьких детей. — Он помолчал. Нет, полная откровенность ни к чему. — Это дети младшей сестры. Что касается старшей, то она только сейчас выходит замуж. Я очень обязан ее отцу, и мое сокровенное желание во всех отношениях содействовать достойной девушке. Так, чтобы свадьба была, как на Руси водится. И чтобы новая семья ни в чем не нуждалась... И тут без близких людей не обойдешься!
Стрекаловский с пониманием склонил голову.
— Вам помогут Капитолина Александровна и Яринский. Они знакомы с семьей, им известны мои намерения.
— Михаил Дмитриевич, — широко улыбнулся Стрекаловский. — Признаюсь, испугался. Ведь сам еще не женатый. А тут серьезная миссия. Но раз Капитолина Александровна рядом, то уж не так страшно. Будьте покойны!
Но глаза спрашивали: «А вы что ж?»
— А я, Иван Симонович, срочно в Иркутск. Дело прежде всего. Надо быть там. А сейчас — прошу разыскать господина Фалилеева и пусть сразу идет ко мне.