Дело двух Феликсов
Шрифт:
– Лё Маре? – удивился Волин. – По-французски это, кажется, болото.
– Сам ты болото рязанское, – отвечала Ирэн. – Лё Маре – исторический центр Парижа, богемный квартал, самое, как говорят у вас, понтовое место.
– Понял, – кивнул старший следователь. – И что же именно хотел продать покойник в этом твоем «Лё Маре»?
И он вопросительно поглядел на мадемуазель Белью. Та слегка нахмурила свои соболиные, как сказали бы в старину, брови. К сожалению, конкретных предметов в аукционном доме назвать не смогли.
– Как же так, ажан, не разочаровывайте меня! – взмолился Орест.
И Иришка не разочаровала. Да, предметы
При этих словах глаза Волина блеснули странным огнем.
– Что? – спросила Иришка, как всякая почти женщина, тонко чувствовавшая перемены настроения собеседника.
– Ничего, – отвечал Волин загадочно.
Но так просто отвертеться ему не удалось. Девушка атаковала его с русским напором и французским очарованием, и он-таки вынужден был сдаться. Выяснилось, что вот именно сейчас старший следователь читает мемуары одного человека, который очень хорошо знал князя Юсупова.
– И как это нам поможет? – сурово вопросила Иришка.
Этого он пока не знал. Знал только, что такое совпадение не может быть случайным.
Теперь Орест Витальевич спускался по улице Удон и думал, не в честь ли знаменитой пшеничной лапши дано было это название? Зная интерес французов к Японии, Китаю и вообще к Востоку, совсем исключать эту версию было нельзя.
Тут Волина от кулинарных размышлений отвлекла странная картина. Метрах в двадцати от него на узком тротуаре лицом к лицу стояли два немолодых уже араба в белых бурнусах и о чем-то неспешно беседовали. Сама по себе картина удивительной не была: нынче иммигрантов в Париже, наверное, больше, чем натуральных французов. Странно было, что парочку эту обходят за версту все, кто шел по улице вверх или спускался по ней вниз.
Подойдя поближе, Волин понял, в чем тут дело. Почтенные сарацины встали так, что пройти по тротуару можно было только между ними. Однако как раз этого по понятным причинам они и не хотели. Поэтому всякий раз, когда к ним приближался кто-то, желавший пройти промеж них, один из двух поднимал ладонь, как бы семафоря: не подходи!
Это было достаточно странно уже и само по себе. Но гораздо удивительнее было то, что прохожие покорно обходили детей Востока стороной, для чего приходилось даже выбираться на проезжую часть.
Не то чтобы Волин свалился с Луны и не знал, что иммигранты в Париже чувствуют себя, как дома, но все-таки такое поведение показалось ему чрезмерным. И он, не торопясь и тихонько посвистывая, двинулся прямо на двух ближневосточных джентльменов. Когда до цели оставалось метров десять, ближний к нему араб повелительно поднял ладонь, останавливая наглого крестоносца.
Но старший следователь, видимо, не силен был в арабской жестикуляции, потому что продолжал двигаться вперед – медленно и неуклонно, как ледокол.
Достопочтенным маврам это совсем не понравилось, так что уже и второй выставил вперед ладонь, специально для непонятливого русского. Но русский, увы, понятливее не стал – может быть, все-таки права была Ирэн, считавшая русских дикарями, не знающими даже основ толерантности и политкорректности?
Когда до них оставалось не более нескольких шагов, дети Востока занервничали и грозно уставились на Волина. По преданию, в старые времена воины султана Салах-ад-Дина
Разумеется, никакого жилета смертника на нем не было, а в карманах не завалялось даже самого простенького коктейля Молотова, но арабам было не до тонкостей. Они рванули с места с такой скоростью, что им позавидовал бы и русский заяц.
Проходящая мимо француженка бросила на Волина заинтересованный взгляд и негромко воскликнула «ола-ла!» В этом «ола-ла» прочел он чрезвычайно лестное для себя: «Смотрите, вот настоящий мужчина, не то, что нынешние тюфяки!»
– Ты не полицейский, ты бандит, – сердито заметила Ирэн, когда он вечером пересказал ей эту историю.
Волин заспорил: а с какой стати арабы заводят в Париже свои порядки? В конце концов, он такой же приезжий, и у него не меньше прав.
– Я не про арабов, – сказала она, – я про то, что ты перемигиваешься на улице с первыми попавшимися кокотками. У тебя, между прочим, своя девушка есть.
– Я ей так и сказал, – смиренно отвечал Волин.
– И что она тебе ответила?
– Послала к черту.
Ирэн поглядела на него и усмехнулась – ладно, Дон Жуан, ты прощен. Мерси, отвечал старший следователь, после чего встал в позу и продекламировал:
– Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,Стенаньем, криками вакханки молодой,Когда, виясь в моих объятиях змией,Порывом пылких ласк и язвою лобзанийОна торопит миг последних содроганий!О, как милее ты, смиренница моя!О, как мучительно тобою счастлив я,Когда, склоняяся на долгие моленья,Ты предаешься мне нежна без упоенья,Стыдливо-холодна, восторгу моемуЕдва ответствуешь, не внемлешь ничемуИ оживляешься потом все боле, боле –И делишь наконец мой пламень поневоле!Ирэн нахмурилась:
– Никакая я не смиренница. Это что, Пушкин?
– Он, – кивнул Волин. – Как услышишь русские стихи, всегда говори «Пушкин», не ошибешься. Но сейчас, как ни странно, речь не об Александре Сергеевиче. Когда я нес бремя белого человека на рю Удон и не позволял Востоку сойтись с Западом, меня осенила одна идея. Я зашел на сайт аукционного дома «Лё Маре» и посмотрел результаты последних торгов – тех самых, в которых должен был участвовать покойный Завадский…
На сайте «Лё Маре» старший следователь обнаружил совершенно неожиданную вещь. Среди проданных лотов он увидел несколько предметов, некогда принадлежавших князю Юсупову. Не кажется ли ей странным такое совпадение?