Дело незележных дервишей
Шрифт:
– Е-мое, – ожесточенно шевеля бородой, пробормотал после паузы заслуженный воин-интернационалист. – Да.
«А я думал, они о казне для Отчизны на первое время независимости заботятся, – обладело подумал Баг. – Ай да Горний Старец, милостивый и милосердный… И правда: геть, громадяне! Неужто верно говорят: как худо о людях ни думай – они окажутся еще хуже, – тут он одернул себя. – Да ну! Что за несообразные мысли… Вот ведь как вредно для психического здоровья с такими якшаться!»
– Теперь я понимаю, – пристально глядя Кучуму в лицо,
А Нечипорук, несколько мгновений с изумленным недоверием вглядывавшийся в Бей-бабу Кучума, отвернулся и громко сплюнул в сердцах.
С минуту все молчали. Постепенно всхлипывания Кучума стали затихать.
– Что делать будем, драг ечи? – нетерпеливо спросил потом Баг. – Я имею в виду – с этими?
И тут молчавший по своему обыкновению бек полуобернулся к Багу и Богдану – и изрек неторопливо:
– В аяте пятьдесят девятом суры «Праздник» сказано: «И если кто захочет сделать отмщение, то – соразмерно тому, за что делается отмщение; но если будет нарушена мера в отношении его, за того заступником будет Аллах, потому что Аллах – извиняющий, прощающий».
Абдулла с надеждой поднял голову.
– Вот уж от кого не ожидал… – недоверчиво промолвил Баг.
Бек немного смущенно огладил бороду.
– Это зять на меня так влияет, – признался он. – Сколько раз замечал: стоит нам хоть день пообщаться – я почему-то становлюсь добрее.
Богдан благодарно посмотрел на бека.
– А я, честно сказать, в твоем присутствии, ата, делаюсь решительнее. Если бы мы с тобой не пробыли до этого вместе чуть ли не целый день, я французского профессора спасти бы не смог. Не поднялась бы рука.
Баг смущенно хмыкнул.
– Ну, а я даже не знаю. Просто, когда я с тобой, Богдан… и с вами, почтенный Ширмамед, я будто на высокую гору поднимаюсь. Видно становится гораздо дальше. Стало быть, я умнею, что ли? Но, казалось бы, куда уж больше…
Все трое засмеялись, с удовольствием глядя друг на друга. Как это было замечательно, что они, столь удачно дополняя один другого, оказались вместе!
«Промысел Божий!» – благодарно, даже благоговейно подумал Богдан.
«Карма!» – бесстрастно, констатируя очевидное, подумал Баг.
«Кысмэт, – с обычной для себя спокойной уверенностью подумал бек. – Да».
Кучум в последний раз всхлипнул тихонько – и совсем затих.
– Я знаю, что мы сейчас сделаем, – сказал Богдан. – Бек прав. Народ просил князя поставить Кучума начальником уезда. Значит, народу и решать. Не хочу начинать восстановительную работу в уезде с Десяти зол. Сейчас мы поедем на телевидение, и я выступлю перед населением Асланiва.
Баг в сомнении покачал головой.
– И что ты скажешь?
– Правду, – ответил Богдан. Потом чуть печально усмехнулся, словно бы что-то вспомнив, и добавил: – Сколь бы горька она ни была.
Асланiвський уездный телецентр,
студия первого местного канала,
10 день восьмого месяца, четверица,
ранний вечер
– Но это невозможно, – растерянно и несколько высокомерно сказал телеведущий, пятясь и закрывая собой дверь в студию. – Это никак невозможно. У нас сейчас по программе очередная беседа с Валери на тему, – и он с вызовом глянул в глаза Богдану, – «Как и зачем князь Фотий хочет оставить Асланiв без электроэнергии».
– Придется перенести лекцию на более поздний час, – мягко сказал Богдан.
– Вы посмеете так поступить с дамой?
– Мне очень жаль, но я вынужден.
«Что-то я слишком часто сегодня повторяю эту фразу: мне очень жаль, – подумал Богдан. – Однако что я могу поделать, если мне действительно все время очень жаль?»
– Но ведь существует порядок! Существуют права!
– Именно поэтому, преждерожденный Орбитко, я здесь.
– Нет, я категорически не могу вам позволить нарушать расписание!
– А я категорически его нарушу, – и, потеряв терпение, Богдан достал из кармана портков золотую пайцзу Возвышенного Управления.
У ведущего на миг отвалилась челюсть, а глаза стали похожи на маленькие глобусы. Растопыренные руки его опустились, и он отступил на шаг в сторону, пропуская Богдана.
Валери вскочила из мягкого кресла.
– Это тоталитаризм! – возмущенно воскликнула она. – Это вопиющий произвол! Поразительное нарушение прав человека! Новый пример полного пренебрежения улусным центром системой разграничения полномочий! И вообще прерогативами уездов, каковые закреплены за ними еще народоправственными эдиктами Дэ-цзуна! Вы попираете ваши же собственные законы! Позор!
– Здоровеньки салям, преждерожденная Валери, – ответил Богдан. – Мне очень приятно впервые увидеть вас не на телеэкране. Подождите четверть часа, пожалуйста. Я недолго. Честное слово, это очень важно. Потом я прослежу, чтобы ваша беседа обязательно пошла в эфир и никто не посмел бы ее комкать из-за нарушения графика. Простите.
И Богдан, церемонно наклонившись, немного неумело, но явно на варварский манер поцеловал Валери руку. Слава Богу, Жанна успела его научить.
Валери оторопела.
– Вы это серьезно? – тихонько проговорила она, держа поцелованную ладонь на весу, будто на тыльной стороне ее вдруг вылупился маленький, беззащитный птенец.
– Конечно.
Богдан шагнул было дальше, но за спиной у него раздался голос Валери – на редкость неуверенный и нерешительный:
– У вас рубаха пропотела подмышками!
Богдан обернулся.
– Да, наверное, – сказал он. – День был жаркий. Но я вот так сложу руки, – он показал, – и зрителям не будет видно.
– Вы знаете, что ваши очки вам категорически не идут? – тихо проговорила Валери.