Шрифт:
Заявление Софи Джефферс, горничной маркизы Каслкорт
Я была на службе у леди Каслкорт два года, когда бриллианты Каслкорт были украдены. Я не собираюсь давать отчет о том, как меня заподозрили и оправдали. Это не та часть истории, которую я здесь изложу. Я должна рассказать об исчезновении бриллиантов, и я готова сделать это в меру своих возможностей.
Мы были в Лондоне, в отеле Барридж, в течение сезона. Городской дом лорда Каслкорта на Гросвенор-Гейт был сдан в аренду каким-то богатым американцам, и вот уже два года мы останавливались в Барридж. Было третье апреля, когда мы приехали в город: милорд, миледи, Шолмерс (человек милорда) и я. Детей отправили к тетке милорда, леди Мэри Крэнбери, которая не замужем и живет в замке Крэнбери, недалеко от Вустера.
Лорд
– Да, это отличное место, деревня, отличное место, из которого следует уехать, Джефферс. И чем дальше вы уезжаете, тем лучше она кажется.
Миледи родилась в Ирландии и жила там, пока не стала взрослой женщиной. Не мне судить о том, кто лучше меня, но я слышала, что у нее не было приличного платья, пока старая леди Банди не взяла ее и не привезла в Лондон. Ее отец был священником, преподобный Маккаррен Даффи из графства Клэр, и говорят, что у него не было ни пенни из своего состояния, и что миледи носила хлопковые платья и дырявые чулки, пока леди Банди не увидела ее. Я слышала, что леди Банди говорила о ней, что она будет самой красивой женщиной в Лондоне со времен Расстрелов (кем бы они ни были), и просто привезла ее в город и одела с ног до головы. Через месяц о ней заговорили, и еще до окончания сезона она была помолвлена с маркизом Каслкортом, который был для нее отличной партией.
Но она была той нищенкой верхом на лошади, о которой говорят люди. Лорд Каслкорт не был тем, кого можно было бы назвать миллионером, но он давал ей в месяц больше, чем она получала за пять лет, и она тратила все это и хотела еще. Казалось, она не знала цены деньгам. Если она видела красивую вещь в магазине, она покупала ее, и если у нее не было денег, ей давали кредит, потому что перед маркизой Каслкорт, все продавцы стояли на коленях, они так стремились получить ее покровительство. Потом, когда приходили счета, она очень удивлялась, как ей удалось потратить так много, и прятала их от лорда Каслкорта. Потом она забывала о них, даже о том, куда положила.
Лорд Каслкорт так любил ее, что простил бы ей все, что угодно. Они были женаты пять лет, когда я поступила на службу к миледи, и он был так сильно влюблен в нее, как будто был женат всего месяц. И я его не виню. Она была самой красивой леди и самой соблазнительной, какую я когда-либо видела. Она вполне могла быть ирландкой: она любила поболтать, и деньги готовы были упасть с кончиков ее пальцев на любую протянутую ладонь. Не было такой грустной истории, которая не вызвала бы слезы на ее глазах и не открыла бы кошелек в ее руке. Она была щедра и мягкосердечна ко всем существам, которые приходили. Никто не мог долго сердиться на нее. Я видела, как лорд Каслкорт начинал ругать ее, а кончал тем, что смеялся над ней и целовал ее. Она уважала и любила его. Она делала и то, и другое, и вместе с тем боялась его. Никто лучше миледи не знал, когда пора перестать шутить с милордом и быть серьезной.
Лорд Каслкорт имел обыкновение ездить в Париж два или три раза в год. У него там была замужняя сестра, которую он очень любил, и они с ее мужем отправлялись охотиться на кабанов в место, название которого я не помню. Миледи всегда была рада поехать в Париж. Она говорила, что ей это нравится, и театры, и магазины, но что она находила в этом, я никогда не понимала. Грязный, ужасный город, полный мужчин, готовых пялиться на честную христианскую женщину, как будто она была тем, на что похожа половина женщин, которые скачут по улицам. Миледи проводила много времени у портних, и мы с ней вечно поднимались на верхние этажи в маленьких глупых лифтах, которые поднимались сами по себе. Я бы скорее пошла пешком, чем доверилась таким небезопасным французским ухищрениям, коварным, опасным вещам, которые могут взорваться в любой момент, как я говорю.
За год до того времени, о котором я пишу, мы поехали в Париж, как обычно, в марте. Мы остановились в Бристоле и пробыли там месяц. Миледи часто выходила из дома, а в промежутках, как обычно, бывала
Мы провели то лето в поместье Каслкорт-Марш очень тихо, как того и хотел милорд. Миледи, казалось, была не в таком хорошем настроении, как обычно, что я приписала деревенской жизни, которая, как она всегда говорила, ей наскучила. Один или два раза она сказала мне, что чувствует себя плохо, чего я никогда не слышал от нее раньше, и однажды в конце лета я застала ее в слезах. Она, казалось, не приходила в себя, пока мы не поехали в Париж в сентябре. Затем она оживилась и вскоре была в более приподнятом настроении, чем когда-либо. Она постоянно была в разъездах, часто уходила обедать и не возвращалась, пока не наступало время одеваться к ужину. Она сказала мне, что ей очень понравилось в Париже. И я думаю, что так и было, потому что я никогда не видела ее более оживленной, почти взволнованной приподнятым настроением и большим успехом.
Следующей весной мы покинули Каслкорт-Марш-мэнор и, как я уже говорила, третьего апреля приехали в Барридж. Сезон был в самом разгаре, и миледи выходила в свет утром, днем и ночью. Этому не было конца, и я была измотана. Когда она уходила днем, я дремала на диване и просила Сару Дуайт, горничную в наших комнатах, принести мне чашку чая, хотя иногда она сама выпивала чашку, и мы немного сплетничали за этим занятием.
Если бы я знала, какой важной персоной станет Сара Дуайт, я бы обратила на нее больше внимания. Но, к сожалению, у воров нет метки на лбу, и Сара была последней девушкой, которую кто-либо заподозрил бы в нечестности. Все, что я когда-либо думала о ней, это то, что она была аккуратной, вежливой девушкой, которая уважала старших и своих хозяев, когда видела их. Она была быстра на ноги, скромна и хорошо воспитана, не то, что вы назвали бы красивой: слишком бледная и маленькая на мой вкус, и Шолмерс вполне согласился со мной. Единственное, что я заметила в ней, были ее руки, белые и изящные, как у леди. Однажды, когда я спросила ее, как она так хорошо их держит, она рассмеялась и сказала, что, не имея красивого лица, она пыталась иметь красивые руки.
– Потому что в девушке должно быть что-то красивое, не так ли, мисс Джефферс? – Сказала она мне так тихо и почтительно, как только могла.
Я ответила, так как считала нужным, что красота – это только кожа, и если ваш характер честен, ваше лицо позаботится о себе само.
Она посмотрела на свои руки, слегка улыбнулась и сказала:
– Да, полагаю, это правда, мисс Джефферс. Я постараюсь это запомнить. Я уверена, что это то, что должна чувствовать каждая девушка.
Сара Дуайт восхищалась леди Каслкорт. Она умудрялась стоять в дверях и на лестнице, когда миледи спускалась вниз, чтобы пойти на ужин и в оперу. Потом она возвращалась и рассказывала мне, как прекрасна моя госпожа и как она завидует, что я ее служанка. Пока она говорила, она помогала мне прибираться в комнате, и иногда, потому что она так восхищалась моей леди, я позволяла ей смотреть на новую одежду из Парижа, когда она висела в шкафу. Сара раскрывала рот от восхищения, глядя на платья. Она немного говорила о драгоценностях миледи, но не много, иначе я бы начала подозревать.
На пятой неделе после того, как мы приехали в город, а точнее, в полдень четвертого мая, бриллианты были украдены. Поскольку меня так изводили, допрашивали и мучили по этому поводу, у меня в голове все так же ясно, как на фотографии, как это было и в какое время все произошло.
В тот вечер миледи собиралась на ужин к герцогу Даксбери. Это должен был быть великолепный обед – принц и премьер-министр, и я не знаю, кто еще кроме них. Миледи должна была надеть новое платье из Парижа и бриллианты. Она сказала мне, когда уходила, что ей нужно и когда вернется. Это было в четыре, и я не должна была ожидать ее раньше шести.