Дело о кровавой Мэри
Шрифт:
— Ну и повезло же тебе, Светлана Аристарховна! Сам бы поехал, но — не могу. Проблемы, видишь ли, дела государственной важности… Да ты все равно не поймешь.
— Так, может, Спозаранника послать?… Если это так важно. — Я еще не понимала, о чем речь, но чувствовала, что поездка в гости с Соболиным отменяется.
— Да нужен Егорычу этот остров, как собаке пятая нога.
Так, значит — остров. Спасибо, что не монастырь.
— Андрей Викторович, я понимаю, что иногда нарушаю дисциплину, в смысле — на работу опаздываю, пару убийств вот еще проморгала в прошлом месяце…
— Зав-го-род-няя!
Все — таки монастырь…
— И прошу тебя — тело-то прикрой.
Там, конечно, монахи на туристские тропы стараются не выползать. И — все-таки — монастырь. Не мучай ты отцов Сергиев понапрасну. Иди, все инструкции — у Соболина.
В репортерском меня встретили дружным хохотом.
— Что, напугалась? — Соболин, словно извиняясь, заглядывал мне в глаза. — А теперь слушай.
Оказалось, что каждый год в мае (вот уже лет пять-шесть) городские медики весьма своеобразно отмечают начало речной навигации. Фрахтуют на целых три дня теплоход и отчаливают в сторону Валаама. И там, под шумок ладожских волн, обсуждают важнейшие проблемы здравоохранения. Все это называется международными семинарами. Вот и нынче таких семинаров будет аж три: об эффективности лучевой терапии в лечении онкологических больных, о возрастающей роли медицинской сестры в условиях перехода на систему врачей общей практики (домашних врачей) и о проблемах наркологии на современном этапе.
— Вовка, да я ж в этом ничего не понимаю!
— А красивым женщинам и не надо ничего понимать. И тебя же туда в конце концов не за сертификатами посылают.
В двери просунулась голова Скрипки:
— Светочка, слышала такую песню:
«И от любви качался теплоход…»?Коробка со скрепками ударилась о уже закрытую дверь.
— Лучше бы меня послали, — ввернула Горностаева. — Я ни на Валааме, ни в Кижах не была.
На завистливую Валюшу никто не обратил внимания.
— Ты, Света, туда едешь от-ды-хать, — продолжал объяснять мне Соболин. — Скрипка в чем-то прав: медикам тоже отдых нужен. После трудной зимы. Перед тяжелым летом. Вот они и придумали себе эти майские Валаамы. И ты отдыхай. А заодно покрутись там, повертись, как ты умеешь… — Соболин вздохнул. — С людьми пообщайся. Может, какое «дело врачей» назревает. Или — сплошь «ошибки врачей». Руководство Агентства решило расширять тематику «Явки с повинной», понадобится много социальных расследований. И тут ты — вся в белом.
— «Дело врачей» — это, конечно, круто. Но я действительно даже анальгин от аспирина не отличу.
— Опять — двадцать пять! Тебя туда что — лечиться посылают? — в кабинет вплыла Агеева. — Сказано — отдыхай!
И — слушай. Эх, Светка, — как-то очень уж откровенно потянулась Марина Борисовна, — счастья ты своего не понимаешь.
Люди давятся за такие путевки, а тебе так в руки идет. И — представь еще: целый теплоход — одни врачи! Эти хирурги с умными глазами, эти их трепетные пальцы…
Ага, со скальпелем. И — в намордниках. Но я уже выходила из кабинета бывшего артиста Соболина.
…С Василисой мы встречались за час до моего отплытия у Речного вокзала. Я еще издали увидела ее красное узкое платье с разрезом на бедре и испанскую соломенную шляпку с красными же лентами. Как только она, бедная, в таком платье и шляпе мою сумку спортивную дотащила?
Васька еще издали помахала мне пластиковой папкой, и у меня отлегло — во, подруга!
До этого, днем, понимая, что отчет о поездке потом все равно потребуют, я без всякого энтузиазма отправилась к Спозараннику.
— Глеб, нет ли у вас чего завалящего на врачей?
— У нас, Светлана, ничего не валяется: вы штабную культуру моего отдела знаете — у нас все по полочкам, в смысле — по файлам.
— Да это я к слову… Меня Обнорский на Валаам к медикам засылает. Так я думала, может, у вас что зава… в файлах зависло.
— Ничего особенного. Так, прошлым летом еще заходила одна докторша, незаслуженно уволенная из наркодиспансера. Чайка ее фамилия. Мы разбираться не стали — таких увольнений по городу несть числа. Но заявление, естественно, оставили. И — справку о ходе разговора. Посмотрите, но вряд ли вам это пригодится. — И Спозаранник протянул два листка бумаги.
Не понимаю тех, кто мечтает работать в отделе Спозаранника. От читки одних только этих документов можно зачахнуть на корню… Заявление самой Чайки в Агентство, копии исковых заявлений в суд о незаконности увольнения. Скука. А что в справочке? В устном разговоре с расследователем из отдела Спозаранника Нинель Викторовна Чайка сообщала, что с приходом на должность главврача Высочанской Татьяны Павловны дела в диспансере пошли из рук вон плохо. И стены стационара разваливаются. И пациентов плохо кормят.
И толком не лечат… «Ну, это все — как везде», — подумала я, вспомнив одну из городских больниц, в которой недавно лежала моя мама. Так, что еще? А еще Высочанская, мол, насоздавала по городу частных структур, куда перенаправляет поток пациентов из государственного диспансера (у коммерсантов и детоксикация дешевле, и психотерапевтов навалом).
Интересно, что представляет собой эта Высочанская? Наверное, некрасивая стареющая стерва в толстых очках. И — безбожно жадная. А я, стало быть, ее разоблачаю. И меня Спозаранник приглашает на работу в свой отдел… От абсурдности всего этого мне стало просто смешно. Тем более что я тут же вспомнила про нашу юристку Лукошкину. Ане ведь на каждое слово — справочку подавай, запись диктофонную. А пересказ устной речи Чайки к делу не подошьешь.
На всякий случай заглянула к Каширину.
— Родик, ты мне про Высочанскую Т. П. — в радиусе тридцати лет — по своим каналам не выяснишь? Проверь, нет ли в городе коммерческих структур, где она — в учредителях.
Родион послал мне воздушный поцелуй и уткнулся в монитор, а я пошла звонить Чайке. Телефон (редкий случай!) сразу откликнулся. Нинель Викторовна вспомнила о собственном приходе в Агентство и пожаловалась, что суды-волокитчики до сих пор не могут рассмотреть ее вопрос и она так безработной и числится. Жаловалась она и на Высочанскую, и на комитет по здравоохранению, который — по всему — специально попустительствует всем безобразиям в наркодиспансере… Я еле-еле слово вставила: