Дело о ледяных руках
Шрифт:
– Что потом? – спросил Мейсон.
– Потом выстрелила в него.
– Почему?
– Потому что он не желал принять от ее брата возмещения нанесенных ему убытков.
– О каком возмещении убытков здесь могла идти речь? Братец вернулся и просто обчистил его! У них с сестрой появилась козырная карта – что-то около пятнадцати или двадцати тысяч долларов Фремона. Если бы Фремон отправил Родни в тюрьму, ему уже не вернули бы ни копейки. Нет, Пол, это по теории окружного прокурора… И я надеюсь, что он именно так и думает, потому что я собираюсь проделать несколько дырок в этой теории прямо на глазах у присяжных, – задумчиво произнес Мейсон.
– Сколько
– Что заставило тебя сказать мне все это, Пол?
– Выражение твоего лица, – ответил Дрейк.
Мейсон поднялся и заходил по комнате.
– Вся загвоздка в том, что для Ненси было бы намного лучше, будь у нее другой адвокат. Мне не надо было браться за это дело.
– Почему? – спросил Дрейк.
– Да потому, что я ставлю правду превыше всего и люблю придерживаться фактов. Одно дело, когда знаешь, что твой клиент не виновен; совсем другое, когда твой клиент совершил преступление, пусть даже в деле есть много смягчающих обстоятельств, но ситуация при этом совсем иная. Многие адвокаты, занимающиеся уголовными преступлениями, не позволяют своим клиентам до определенного момента рассказывать подлинную историю: они ждут, пока обвинение выложит все доказательства, потом находят в них слабые места, а уже после всего этого вызывают для дачи показаний своего клиента, который рассказывает суду свою историю, подогнанную под факты, используя слабые места в обвинении, стараясь перехитрить его, чтобы все было похоже на правду. И, должен сказать, это очень неприятно действует на обвинение. Конечно, такого типа адвокаты не говорят прямо своим клиентам, чтобы те лжесвидетельствовали. Но они дают им понять, что, если рассказать на суде о том-то и том-то и преподнести это так-то и так-то, присяжные будут склонны поверить. Ведь любой клиент достаточно сообразителен, чтобы понять, что дважды два – четыре, и додумать остальное. Именно поэтому такого сорта адвокаты не выслушивают правду от своего клиента, потому что если они ее не узнают, то и клиенту не надо будет ничего менять, и адвокат не будет виновен в подталкивании к лжесвидетельству.
– В нашем деле, какую бы историю Ненси ни рассказала, ей все равно никто не поверит, – махнул рукой Дрейк.
– Не уверен. Она очень сообразительная молодая женщина и умеет произвести впечатление на окружающих, – возразил Мейсон.
– Знаю, знаю, Перри! Но это производило впечатление, пока жюри состояло из одних мужчин. Тогда можно было при даче показаний продемонстрировать красивые ножки и благодаря этому легко избежать даже обвинения в убийстве. Но теперь, когда среди наших присяжных появились женщины, как правило внимательно рассматривающие обвиняемую, если вдруг слишком оголить свои ножки, можно сразу лишиться голосов женской половины жюри. Если же совсем их не покажешь, то не произведешь впечатления на мужчин.
– Ей не придется показывать ножки, – ответил Мейсон. – Она просто может рассказать историю, очень близкую к тому, что случилось на самом деле.
– Какую, например?
– Ну, скажем, такую… Она приехала в мотель, где должна была встретиться со своим братом.
– Ты думаешь, она именно поэтому туда приехала?
– Это вполне логичное объяснение. Она уехала в мотель, попросив меня внести залог за брата. Ей казалось, что за ним следят, что у нее будут вымогать ее выигрыш, так же как это было с братом. Она хотела поговорить с Родни и выяснить точно, что он собирается делать, сколько растратил денег и какова ситуация в целом.
– Конечно, этим и объясняется все ее поведение. – Дрейк щелкнул пальцами. – Брат пришел в мотель. Туда же пришел Фремон. Они поссорились. Родни сказал ему: засадишь меня в тюрьму, никогда больше не увидишь ни цента из своих двадцати тысяч долларов. Более того, я разболтаю многое из того, что знаю о твоих делишках, парням из налоговой инспекции, и они в двадцать четыре часа вызовут тебя на ковер.
– И что случилось потом, как ты себе это представляешь? – спросил Мейсон.
– После такой угрозы Фремон на него набросился, молодой Бенкс ударил его кулаком в живот, потащил в ванную и…
– Нет, все-таки что ты хочешь сказать? Что было потом?
– Ну, потом… Фремон вытащил пистолет, а Бенкс отобрал у него оружие и убил… Фремона.
– Интересно, как это Бенкс у него отобрал револьвер? – спросил Мейсон. – Ты оставил Фремона сидящим в ванной комнате, направившим дуло на Бенкса. И когда же это Бенкс мог наброситься на Фремона, чтобы тот не успел выстрелить?
– Может быть, девчонка как-то его отвлекла? – высказал предположение Дрейк. – Может, схватила оружие?..
– Интересно! Давай рассказывай дальше.
Дрейк хотел было продолжать, но остановился.
– Черт, Перри, мне нужно время, чтобы обдумать свой собственный рассказ. Устрой мне перекрестный допрос прямо сейчас!..
Внезапно Мейсон щелкнул пальцами.
– Что-то пришло в голову, да?
– Я только что сообразил, Пол, почему Гамильтон Бергер лично принимает участие в этом деле.
– Почему же?
– Ты помнишь, какое он сделал заявление в самом начале? О том, что дело требует присутствия выполняющего свои обязанности офицера, ответственного за обвинение?.. Что-то в этом роде?
– Я сделала подробную запись всего, что говорил тогда окружной прокурор, – кивнула Делла.
– Что же он сказал? – спросил Мейсон.
Делла раскрыла свой неизменный блокнот, перевернула несколько страниц и стала читать:
– «Да, ваша честь. И мне будет помогать мой заместитель, Роберт Калверт Норрис, который сейчас присутствует здесь, в зале суда. Кстати, по причинам, которые станут яснее в процессе судебного разбирательства, это будет очень важный, в каком-то смысле уникальный судебный процесс, и поэтому выбранный гражданами окружной прокурор обязан принять личное участие в этом деле».
– Теперь мне стало понятно, в чем тут дело. Он присутствует на суде постоянно, чтобы гарантировать неприкосновенность.
– Что вы имеете в виду?
– Он собирается вызвать Родни Бенкса в качестве свидетеля.
– О боже! Вы думаете, что Бенкс согласится свидетельствовать против собственной сестры?
– А у него не будет другого выхода. Бергер собирается допросить его по поводу растраты денег, и Родни, конечно, заявит, что он отказывается отвечать на вопросы по совету своего адвоката, что вопросы задаются для того, чтобы инкриминировать ему содеянное, и что поэтому его адвокат советовал ему молчать.