Дело о молчаливом партнере
Шрифт:
– Постараюсь описать вам всю картину, не прибегая к медицинским терминам. Обычно люди склонны считать сердечные болезни чем-то очень серьезным, что неминуемо приводит к быстрой смерти. Собственно говоря, сердце – это орган. Он состоит из мышц, нервов, клапанов, артерий и сердечной ткани. Каждая из этих частей может расстроиться, и, когда это случается, мы получаем то, что принято называть болезнью сердца, или сердечной недостаточностью. Не вдаваясь в детали, я могу сказать вам следующее: сердце этой женщины несет на себе все признаки физического истощения. Судя по всему, у нее был эндокардит с частичным восстановлением, потом она пережила нервный шок,
– А как насчет допроса у окружного прокурора или, скажем…
Доктор Уиллмонт покачал головой:
– Эта женщина не должна покидать своего номера, – сказал он. – Полный покой. Хорошая еда. Веселое настроение. Никаких волнений. Правильные лекарства. Если вы сможете все это ей обеспечить, через несколько дней она будет в порядке. Кстати, Перри, я ни о чем ее не расспрашивал. Я знаю, что у нее был шок, но, возможно, это даже пошло ей на пользу.
– Что вы хотите этим сказать?
– В дело вступил ментальный фактор. Так почти всегда бывает при болезнях сердца. Эта женщина пыталась бороться за свое здоровье, но ей так часто говорили, что ни в коем случае нельзя тревожиться и волноваться, что важно сохранять покой и неподвижность, что в конце концов она почувствовала себя инвалидом. Она пыталась сопротивляться, но в глубине души пришла к убеждению, что ей уже никогда не станет лучше. Тот факт, что она смогла пережить шок, который испытала накануне, должен был ее сильно удивить. И это очень хорошо – только бы теперь у нее был правильный уход.
Мейсон сказал:
– Это все, что я хотел знать. Она останется здесь.
– Кто она такая? – спросил доктор Уиллмонт.
Мейсон ответил:
– Похоже, вы плохо запомнили ее имя, доктор. Это миссис Чарльз К. Данкерк из Сан-Диего.
Доктор Уиллмонт кивнул.
– Что вы узнали насчет Эстер Дилмейер? – спросил Мейсон.
– Это был веронал, – ответил доктор Уиллмонт. – По пять гран в каждой конфете.
– Отпечатки пальцев?
– Никаких.
– Другие улики?
– Ничего, насколько мне известно.
– Когда она придет в себя?
– Возможно, сегодня вечером, или завтра утром, или завтра вечером. Я не собираюсь торопиться. С ней все будет хорошо. Сейчас она в состоянии, которое называют нормальным сном.
Мейсон сказал:
– Не сомневаюсь, что вы сделали для нее все, что могли. Я хотел бы с ней поговорить, но боюсь, что меня затопчут. Наверное, полиция и люди из прокуратуры разбили перед госпиталем лагерь.
– Дело обстоит еще хуже, – поморщился доктор Уиллмонт. – Они считают, что пациентку надо немедленно привести в сознание, что необходимы экстренные меры, что…
– Но вы не станете этого делать, не правда ли? – перебил его Мейсон.
– Об этом, – ответил доктор Уиллмонт, покосившись на него, – не может быть и речи.
Мейсон сказал:
– Я немного пройдусь с вами по улице.
– У меня машина. Я вас подброшу.
– Не надо, мне недалеко.
– Я выписал ей пару рецептов.
– Давайте их мне. Я заплачу за лекарства и отошлю ей.
Мейсон взял рецепты, вышел из вестибюля, посмотрел, как доктор Уиллмонт сел в машину, потом отправился в гараж, предъявил служащему квитанцию, взял седан миссис Лоули и поехал на нем в деловой район города. Он нашел место для парковки и тщательно вытер платком рулевое колесо,
Глава 9
Стрелки часов показывали начало одиннадцатого, когда Перри Мейсон открыл дверь в свой кабинет. Он повесил на вешалку шляпу и пальто и мрачно буркнул «привет» Делле Стрит, которая вошла в кабинет следом за ним, держа в руках почту.
– Делла, ты присядь ненадолго. Почта подождет. Знаешь, похоже, я влип. И притом основательно.
– Что случилось?
– Даже не знаю, каким боком все это теперь мне может выйти. Ты уже читала утренние газеты?
– Да. Это каким-то образом связано с убийством Линка?
– В общем-то, да. К нему это тоже имеет отношение.
– Милдред Фолкнер?
– Нет, ее сестра, Карлотта Лоули.
– Но в газетах о ней нет ни слова.
– Полиция еще не готова предпринимать какие-либо действия против нее. С одной стороны, они считают, что имеющихся против Милдред Фолкнер улик будет достаточно для построения обвинения против нее, а с другой стороны, они пока еще слишком многого не знают о Карлотте.
– Но они станут наводить справки?
– Да.
– А когда?
– Возможно, уже сегодня.
– А мне, честно говоря, казалось, что вы представляете интересы мисс Фолкнер.
– Нет. У меня с самого начала не было никакого желания браться за это дело, да и сама она, похоже, не слишком этого хочет.
– Но с чего вы взяли, что она больше не нуждается в ваших услугах?
– Потому что она хочет, чтобы я взялся защищать ее сестру. Ведь она неглупая женщина и понимает, что если уж я стану представлять интересы ее сестры, то не должен быть связан с ней никакими иными обязательствами.
– Ну а сама сестра хоть знает об этом?
– Нет.
– Так в чем проблема? Чего вы так распереживались?
Мейсон предложил ей свою пачку сигарет. Она покачала головой, и тогда он вытащил одну для себя, чиркнул спичкой о подошву ботинка, закурил и еще какое-то время сидел молча, зачарованно глядя на пламя догорающей спички, прежде чем задуть его. А потом глубокомысленно изрек:
– Она может оказаться виновной.
– Кто «она»?
– Одна из них. Либо Карлотта, либо Милдред.
– То есть, по-вашему, кто-то из них может оказаться виновной в убийстве?
– Да.
– Ну и что теперь? – спросила она.
– Я всегда старался работать лишь с теми клиентами, которые действительно были невиновны. И до сих пор мне везло. Очень часто я рисковал, полагаясь лишь на свою интуицию, и в конце концов оказывалось, что я все-таки прав. Косвенные улики могут быть однозначно против клиента, но затем я замечаю нечто особенное в его поведении, в манере держать себя, в том, как он отвечает на вопросы, или еще нечто такое, что заставляет меня поверить в то, что он невиновен. И тогда я берусь за дело и довожу его до победного конца. Но от неудач не застрахован никто, в том числе и я. Шансы на победу или поражение должны распределяться примерно поровну – пятьдесят на пятьдесят. До сих пор, судя по гроссбуху нашего правосудия, мне удавалось оставаться не внакладе. Это большая удача. Но теперь меня не покидает ощущение, что в самом скором времени положение вещей может измениться и безжалостный «дебет» начнет уверенно наверстывать упущенное, отвоевывая утраченные позиции.