Дело о таинственном наследстве
Шрифт:
Василий перекрестился и оглянулся на Наташу. Та уж третий раз про себя читала «Отче наш», крепко зажмурившись и пообещав открыть глаза после пятого прочтения. Василий непочтительно толкнул ее в бок.
– Да будет воля Твоя, – разозлившимся голосом зазвенела Наташа и открыла глаза.
– Барышня, потом молитвы читать будете. Чем раньше узнаете, что хотели, тем раньше уйдем. Богу сподручнее в спальне будет молиться.
– Да, Вася, извини, – пришедшая в себя от привычных Васиных интонаций, она засунула под любопытным Васиным взором руку за лиф
– Вась, сейчас я читать буду, вот здесь под лампадкой, а ты смотри внимательно на Антона Ивановича, если что-то совпадать будет – останови меня, вместе посмотрим. Или хочешь, наоборот…
Вася только улыбнулся:
– Давайте уж читайте!
Наташа расправила листочек и что-то забормотала, ища нужное место. Наконец нашедши, спросила:
– Готов?
– Ага!
– Тогда прежде на лицо его смотри, – и начала читать: «…наступает значительное затруднение дыхания, вследствие чего у человека возникает шум в ушах, галлюцинации. Длинные судороги могут поражать лицевые мышцы, иногда человек так и умирает, с искаженным от судорог лицом, а трупное окоченение превращает его в прихотливую маску…»
– Стоп! – прошептал Василий. – Смотрите сюда! – и посветил фонариком прямо в мертвое лицо дражайшего родственника.
То, что друзьям ранее показалось покойной ухмылкой, при ближайшем рассмотрении оказалось довольно-таки жутковатой, впрочем действительно не лишенной саркастичности, гримасой. Глаза были сжаты плотно-плотно, даже век не было видно – одни щелочки, причем один глаз сжат сильнее другого, как будто в застывшем тике или спазме. Даже и щека к этому глазу приподнималась. Губы дражайшего родственника были неестественно растянуты, один угол рта ощерился, обнажая синего цвета десны.
– Первый раз такое вижу! – прошептал искренне пораженный Вася. – Обычно лицо-то у покойников покойное, а тут…
Наташа заторопилась читать дальше:
– «…обеднение тканей кислородом вызывает резкую слабость при жизни и характерный посмертный синеватый окрас десен…»
– Да что вы читаете-то? – наконец спохватился Василий.
Наташа протянула ему листок. Это была вырванная из книги про яды страница с описанием одного из растений. Тот, рассмотрев ее, даже присвистнул, с испугом посмотрев на девушку. Та покивала головой, мол, «Да, все так и есть» и спросила:
– Ну что с деснами?
– Да синие, синие, что там дальше?
– «…Если телосложением человек хил и тонкокож, то результаты спазмирования мелких мышц можно проследить и в конечностях. Иногда спазмы настолько сильны, что возникают мельчайшие разрывы мышечных волокон и тонких сосудов. На этих местах образуются различные по цвету пятна. Те же самые разрывы делают кисти и стопы чуть более скрюченными от их естественного состояния…»
– Стопы проверять я не буду! – решительно произнес Вася. – А вот кисти можно посмотреть.
Наташа согласно закивала, и Вася осветил сложенные руки дражайшего. Скрюченность наличествовала безусловнейшая, и кожа была в уродливых темно-бордовых пятнах.
– Все! – прошептала Наталья. – Этого достаточно, больше не могу! – И решительно засунула листочек обратно в лиф.
Друзья дружно перекрестились и буквально побежали к выходу. Тень от фонаря запрыгала по иконам и образам, и Христос с креста смотрел светло и обреченно.
Домой ехали молча. Наташа тихонько провела Васю в свою туалетную комнату, и они долго поливали друг другу на руки и умывали лица. А потом жадно пили брусничный морс.
Подкрепившись, Вася уселся на стул и произнес:
– Ну, Наталья, теперь давайте рассказывайте, чего ради я такие муки принял?
И Наташа, все еще с легким сквозняком ужаса, наплывающим на кожу, рассказала Васе о последнем своем открытии, подсказанном его подарком. О том, что, прочитав в его книге описание одного из цветков, она внезапно поняла, что, во-первых, видела этот цветок у кого-то, а во-вторых, видела как кто-то умирал так же, как описано в смерти от ядовитого действия этого цветка. И сама себе не поверила, но все это нужно было просто проверить. Что они сегодня и сделали.
Выслушав ее, Вася вздохнул. Думал, что история странных преступлений в Порховском уезде расследована и закрыта. А оказывается, она только начинается…
«Милая моя барышня. Вот ведь Господь наградил неугомонностью ума. Надо бы вам с Пинкертоном списаться. Может, в помощники возьмет… Только у него вон полк помощников да охрана государственная. А у Наташи кто? Я, да вот граф теперь – всего войска…»
Тихонько проводив задумчивого Васю из дома, Наташа достала ромашку и написала на втором ее лепестке: «Антон Иванович умер не от разрыва сердца».
Глава девятнадцатая
Наташа размышляет и действует. Ольга. Князева. Никольский. Просьба
Господи, ну вспомнить бы, где она видела этот цветок!
Наташа завершала третий прогулочный круг по саду. Потревоженные быстрыми ее шагами, листья мелко струились за подолом… День стоял недобрый и тяжелый: небо все никак не могло прорваться дождем и, томящееся, висело, надутое грозой, выискивая место, куда бы шарахнуть своей первой молнией. Небесная серость действовала на нервы и окутывала туманом ее мыслительные способности. Но сидеть тоже не сиделось, и вот она кружила и кружила, стараясь смотреть только вниз, где веселые желто-красные листочки катались на хвостиках ее шали…
Уже в который раз Наташа развернула листок с рисунком. Тот с готовностью демонстрировал все одно и то же: темно-зеленые с бахромкой листья, немного светлее снизу, цветочки сиреневые, как башмачки. Небольшое растеньице, не очень приметное… Наташа прикусила губу: «Ну видела же, видела!» Перед глазами даже всплыл кусочек какой-то белой ткани – то ли занавески, то ли скатерти, – на фоне которой виделся этот цветок. И горшок, в котором рос цветок, – что-то там синее было на нем нарисовано, точечки или кружочки… Мука воспоминаний была смертная. Наташа раздражалась все больше.