Дело «Пестрых». Черная моль
Шрифт:
Плышевский нахмурился. Много лишних людей появилось на фабрике, беспокойных, опасных. Слишком много!
И что-то делается еще там, в МУРе? Правда, Доброхотов предупрежден и, конечно, принял меры. Все-таки надо будет при случае узнать, через кого он действовал, кого пустил на это… убийство. Как он вообще посмел это сделать, как решился? Ведь Плышевский ему только рассказал, что Климашина завербовать не удалось. Ну и что? Выгнали бы с фабрики — и делу конец. Кто бы поверил всяким там его подозрениям? А этот Доброхотов… Тьфу, мерзость
И еще вопрос: куда девался Козин? За две недели только раз звонил Гале по телефону. И девочка заметно грустит. Неужели увлеклась серьезно? Этого еще не хватало! А впрочем, что здесь плохого? Иметь такого зятя даже полезно.
Плышевский устало провел рукой по лбу, поправил очки и с хрустом потянулся. Надо заняться делами.
День прошел в привычных хлопотах.
А вечером в квартире Плышевского раздался неуверенный, короткий звонок. Олег Георгиевич в халате и теплых меховых туфлях сам открыл дверь. На пороге стоял тщедушный человечек в железнодорожной форме, с опухшим, угреватым лицом — Масленкин. Они уединились в кабинете.
Масленкин еще не ушел, когда в передней снова прозвенел звонок. На этот раз дверь открыла Галя. По ее радостному восклицанию Плышевский догадался: пришел Козин.
Через полчаса, незаметно выпроводив Масленкина, Плышевский вошел в столовую. Козин что-то с увлечением рассказывал Гале. Перед ним на столе стоял стакан чая, в блюдце лежал нарезанный кекс.
— Ну, дочка, дай-ка нам что-нибудь посолиднее! — весело сказал Плышевский, здороваясь с Козиным. — Дорогой гость у нас.
Галя с заметной неохотой выполнила его просьбу, и на столе появилась бутылка коньяка.
Первую рюмку выпили молча, жестом пожелав друг другу здоровья и удачи. Вторую — за Галю. Только после третьей или четвертой рюмки, когда щеки Козина заметно порозовели, взгляд стал веселым и дерзким, Плышевский спросил:
— Ну-с, так как наши дела, Михаил Ильич?
— Дела? — загадочно улыбнулся Козин и покосился на Галю. — Могу вас обрадовать, все в полном порядке. Преступники арестованы и в убийстве сознались.
— Что?! — Плышевский опешил от неожиданности.
— Представьте!
— Это Миша сделал! — с наивной гордостью заметила Галя.
— Ну, положим, не я один, — скромно возразил Козин. — У меня тоже начальники есть.
Плышевский пришел в себя быстро. «Ты, — язвительно подумал он, — ты, брат, осел. Здесь работала рука поопытней и поумней».
— У вас, вероятно, очень опытный и знающий начальник? — поинтересовался Плышевский.
Козин подумал было, что
— О начальниках плохо не говорят! — желчно ответил он.
— Тем более, если они того не заслуживают, — как бы дразня его, заметил с усмешкой Плышевский.
— Мой-то? Это еще как сказать! — И, уже не скрывая своей неприязни, Козин добавил. — Прыткий, конечно, и неглупый.
— Ну, ну, это уж вы сгоряча, дорогуша, — посмеиваясь, ответил Плышевский.
— Не верите?
— Нет. Вот если бы самому на него посмотреть. Хоть издалека…
— Ну что ж, — распалился Козин. — Приходите в эту субботу в «Сибирь». Знаете? Даже познакомлю. Его фамилия — Коршунов.
Плышевский невольно вздрогнул.
— А что он там будет делать, ваш Коршунов?
— Папа! — неожиданно вмешалась Галя. — Может быть, об этом нельзя спрашивать?
В продолжении всего разговора девушка сидела молча, с беспокойством следя за разошедшимся Козиным.
— Ты права, дочка, — сухо согласился Плышевский. — В самом деле, бросим этот разговор.
— Галочка, ты зря беспокоишься, — самоуверенно возразил Козин. — Я-то уж как-нибудь знаю правила конспирации.
Вечер закончился весело и непринужденно. Уходя, Козин настолько осмелел, что в передней даже попытался обнять Галю.
— Ты меня очень удивляешь, Миша, — шепнула она, мягко отстраняя его руки.
И Козин вдруг почувствовал какой-то скрытый смысл в этих, казалось бы, простых словах. Ему снова почему-то стало не по себе, как тогда, когда он однажды перехватил ее взгляд. Он неловко простился и вышел.
Как только Козин ушел — это было около одиннадцати часов вечера, — Плышевский перенес телефон в кабинет и позвонил Фигурнову.
— Оскар Францевич, ты? — почему-то понизив голос, спросил он.
— Мое почтение, Олег Георгиевич, — проворковал в ответ Фигурнов. — Чем могу быть полезен?
— Повидаться бы надо. Новости есть.
— Душа моя! Второй день не выхожу. Голос сел. А мне в большой процесс входить. Трагическая ситуация, смею заверить. Каждый час полощу горло, сырые яички глотаю.
— Тридцать лет тебя знаю, и каждый раз перед большим процессом у тебя голос садится! — засмеялся Плышевский. — А потом соловьем разливаешься.
— Нет, нет! — энергично запротестовал Фигурнов. — Тут случай особый. Председательствующим по данному делу будет Кротов. Процесс исключительно трудный. Так что, Олег Георгиевич, душа моя, приезжай ко мне…
— Ладно уж! Жди.
Через полчаса он подъезжал в своей машине к дому на Молчановке.
Фигурнов встретил гостя в передней. Это был очень подвижной невысокий старик с седой гривой волос, хрящеватым, с горбинкой носом и глубоко запавшими черными, очень проницательными глазами на смуглом лице с выступающими скулами.