Дело побежденного бронтозавра
Шрифт:
– Нет, не понимаю, – Волин смотрел на него хмуро. – Предположим, разошлись вы во взглядах, но зачем обязательно убивать? Живите отдельно друг от друга, живите, как каждому охота.
– Истина не терпит расхождения во взглядах, – мрачно отвечал Дюшин. – Она одна, и, если ты ей изменил, кара тебя настигнет неминуемо.
Волин только головой покачал. Ну, хорошо, а почему же он столько лет ждал? Почему не покарал отступника сразу, как тот покинул организацию?
– Не до того было, – отвечал Дюшин. – Я духовную брань вел. И физическую тоже.
– То есть это как прикажете вас понимать? – опешил Волин. – Что еще за духовная и физическая
– Сражался, если по-простому. Воевал, – объяснил хозяин дома.
Старший следователь кивнул: это он понимает, что воевал. А где именно?
– В горячих точках, – отвечал Дюшин. – Сирия там и тому подобное. Потом ранили меня, пришлось вернуться к штатской жизни. И тут, значит, настало время платить по счетам. Вот и вся история, если говорить по-простому. Но за ней стоит великая метафизика…
– Ну, о метафизике мы с вами отдельно поговорим, – заметил Волин, надевая на него наручники. – У нас в Следственном комитете много есть любителей разной метафизики. В местах заключения их, кстати сказать, тоже хватает. Так что метафизика от вас никуда не уйдет, вы еще увидите Шиву в алмазах.
– Ну да, это у нас любят: нагадить, а потом метафизикой прикрываться. Дело известное.
Генерал Воронцов глядел на старшего следователя, прищурясь. Они сидели в квартире генерала, на столе лежала новая порция расшифрованных дневников детектива Загорского.
– Но между прочим, есть в твоей истории еще одна, как сейчас говорят, тема, – заметил Воронцов, подпихивая в сторону Волина довольно пухлую папку. – Помнишь, при Сталине было такое обвинение – «низкопоклонство перед Западом»?
Волин, разумеется, помнил. То есть, конечно, он этого времени уже не застал, в отличие от генерала Воронцова, но по книгам помнил прекрасно.
– Ну, так вот, – продолжал генерал, – а спустя некоторое время открылась еще одна проблема – низкопоклонство перед Востоком. И уж это низкопоклонство было такое, которое никакому Западу и не снилось. Все эти, понимаешь ты, дзен-буддисты, нэцке, бонсаи, оригами разные, не при дамах будь сказано, икебана и прочая японская дребедень, по которой люди с ума сходили. Притом что свое родное и в грош не ставили. Неудивительно, что в конце концов поразила нас и разная ядовитая гадость – все эти аумы и прочие недоумы, с которых мы нынче вот такой вот урожай и собираем.
– Ну, Сергей Сергеевич, я не думаю, что источник тоталитарных сект – это японская культура и религия… – начал было Волин, но генерал его перебил.
– Ты не думаешь, а я думаю. И больше того – знаю, – сказал он сердито. – Мы до сих пор не понимаем, что такое Япония. Думаем, что это так, маленькие желтые человечки. Но если бы в конце Второй мировой не разгромили бы мы их Квантунскую армию, а американцы не шарахнули бы по ним ядерной бомбой, то мы бы с тобой сейчас ходили в кимоно, ели бы палочками и говорили на чистом японском языке. Ты помнишь, что такое была Российская империя в начале прошлого века? Монстр, бронтозавр, жандарм Европы! И этого монстра в 1905 году победила маленькая, с ноготь, островная Япония. А все потому, что Японию эту мы недооценивали и всегда будем недооценивать, помяни мое слово! Не веришь мне – почитай Загорского!
Он открыл папку и хлопнул перед старшим следователем стопкой свежераспечатанных листов. Волин вздохнул, взял в руки первый лист и погрузился в чтение.
Глава первая. Перед венчанием
Давно
Благородный муж в подобных условиях не продержался бы и трех дней, когда бы не надежда на многообещающие прибыли и особый интерес. Сколько-нибудь существенных прибылей служба в пароходстве господину Кэндзо Камакуре не приносила, а вот интерес у него тут, безусловно, имелся.
Если бы спросить Кэндзо-сенсея, что это за интерес такой, он бы с приличествующей японцу искренностью отвечал, что таких интересов у него не один даже, а целых два. Первый – это великая русская культура, возглавляемая православным богом Иесу Кирисито, в которого Камакура-сан в последнее время уверовал с такой страстью, на какую способен только прямой потомок богини Солнца Аматэрасу. Второй интерес оказался не таким величественным, но не менее важным – барышня с трудным русским именем Настя и с почти непроизносимой для японца фамилией Алабышева.
Впрочем, в ближайшее время надобность произносить эту сложную фамилию, безусловно, отпадет. Сегодня барышня Алабышева наконец перестанет быть барышней, а станет женой Кэндзо Камакуры, или, как зовут его русские друзья, Константина Петровича Камакурова. Варварское это прозвище, как легко догадаться, Камакура-сан взял себе не от хорошей жизни. Иностранцы – то ли по дикости своей, то ли по высокомерию – совершенно неспособны запомнить даже простейшее японское имя и всякий раз коверкают его самым невероятным образом. Кем только не называли Камакуру в России – и Какакурой, и Камакурвой, и просто Курицыным… А были даже и такие прозвища, которые при русских дамах употреблять вовсе немыслимо.
Правда, имя и фамилия коверкались не по злобе, как можно бы подумать, а исключительно по доброте душевной. Стоило японцу взять настоящее русское имя, как все моментально его запомнили и стали величать, как и положено, господином Камакуровым.
– Приветствую, Константин Петрович, – приподнимали шляпу те, кто, как ни старался, до того не мог выговорить его имя даже до половины. – Как поживаете, господин Камакуров?
– Вашими моритвами, – отвечал Камакура, что очень нравилось окружающим, хотя, разумеется, никаких молитв за диковинного желтолицего человечка никто из них не возносил: мало им, что ли, своих забот?
Сам же господин Камакура, во время проживания в России успевший не только уверовать во Христа, но и принять православие, молился очень часто и усердно. Что это были за молитвы, мы тут говорить не станем, потому что молитва – дело сугубо интимное, тайна между верующим и Богом, в которой по мере необходимости могут поучаствовать лишь некоторые уполномоченные ангелы и святые, да и то при условии, что их к этому участию призвал сам молящийся.
Впрочем, кое о чем пытливые умы могут догадаться и сами, применив дедукцию, столь популярную среди читающей публики с тех пор, как о ней рассказал сэр Конан Дойл. Как справедливо сказано в Писании, просите – и дано будет вам. Судя по тому, что Камакуре в жены дана была Анастасия Алабышева, именно об этом он и просил если уж не самого Создателя, то, по крайней мере, некие высшие силы. И высшие силы призрели на него, и по некотором размышлении просьбу эту исполнили.