Дело Саввы Морозова
Шрифт:
– Я же говорил вам, мне хотелось разорвать все связи с Андреевой.
– Только поэтому?
Савва Тимофеевич замялся, лицо его на миг сделалось беззащитным. Нет, не только, конечно. Разразился экономический кризис, а театр требовал слишком много сил, времени и денег. Не было у него возможности тащить на себе подобное предприятие.
– Ну, хорошо, – кивнул Загорский. – Не хотите называть подлинной причины, дело ваше. Но все-таки что вас натолкнуло на мысль, что вас хотят убить? Слежка? Угрозы со стороны Красина?
Мануфактур-советник покачал головой. К слежке он привык.
– А кто, по-вашему, убийца? – вопрос прозвучал, пожалуй, слишком прямо.
С минуту Морозов подавленно молчал. Загорский внимательно изучал модуляции его физиономии, потом кивнул, как бы подводя для себя некий итог. Савва Тимофеевич не просто знает убийцу, он видел его, не так ли?
Тот поморщился, как от зубной боли, на Загорского не смотрел. Ну, смотри не смотри, отвечать-то все равно надо, тем более что статский советник и сам уже все угадал.
Савва Тимофеевич наконец решился: да, он видел. Причем видел при таких обстоятельствах, что не может быть никаких сомнений, что это убийца.
– Он покушался на вас? – спросил Нестор Васильевич.
Да, он хотел застрелить Морозова. Дело было во время волнений на Никольской мануфактуре, спустя недолгое время после Кровавого воскресенья. Рабочие выдвинули целый список требований – сначала экономических, потом и политических. Савва Тимофеевич лично явился на мануфактуру, принял у них требования, некоторые обещал выполнить с ходу, другие – рассмотреть. Однако рабочие не расходились. Они возмущались, выкрикивали угрозы, в окна конторы, где сидел мануфактур-советник, полетели камни. Обстановка накалилась до крайности.
Член правления Назаров, опасаясь бунта, стал требовать, чтобы Морозов вызвал полицию. Савва Тимофеевич не хотел этого делать, понимая, что после событий 9 января и полиция, и рабочие находятся на взводе, и если столкнуть их лбами, крови не избежать.
– Я ведь был дурак великовозрастный, думал, я что-то вроде отца и покровителя своим рабочим, – Морозов досадливо покусывал губы. – Они у меня жили лучше, чем в любом другом месте. Зарплата выше, социальные условия – превосходные, общежитие мы им построили, театр, библиотеку, гулянья устраивали за счет мануфактуры. Даже в кризис я старался зарплат рабочим не снижать. Мне казалось, что и я к ним хорошо отношусь, и они ко мне тоже. Но тут словно с цепи сорвались, я никак не мог понять, в чем дело.
– Провокаторы, – нахмурившись, проговорил Загорский. – При желании даже самую мирную толпу можно накачать так, что она пойдет брать Зимний, не то что мануфактуру.
– Это я понял потом, – кивнул Морозов, – так сказать, на собственной шкуре. Но в тот момент я не желал прибегать к помощи полиции и подавно – войск. Однако Назаров оценил ситуацию лучше меня. Он-то и вызвал полицию.
Рабочие взвыли: увидев конных жандармов, они решили, что хозяева
– Как младенца отшвырнули, еще и через голову перекувырнулся, – Морозов смущенно улыбался, глядя на Загорского. – А я-то, признаюсь, думал, что я крепкий человек, когда учился в Англии, боксингом там занимался.
– Английский бокс, или, как вы его зовете, боксинг, малоэффективен против казака с нагайкой, – заметил статский советник. – Ничего удивительного, что вас перевернули вверх ногами, слава богу, что не затоптали.
Барахтаясь на земле, Морозов поднял голову вверх и увидел на крыше ближнего к нему дома человека с пистолетом в руках. Человек был одет как рабочий – в бумазейные штаны и поддевку, на голове коричневый картуз – и целился из пистолета прямо в Морозова.
Морозов, не помня себя, быстро перекатился по земле, пуля ударила в то место, где он только что лежал. Гарцевавший неподалеку полицейский заметил стрелка, выстрелил в его сторону, и тот мгновенно исчез, спрятавшись за коньком крыши. Больше Морозов его не видел.
– Вы разглядели этого человека?
Мануфактур-советник покачал головой – не до того ему было, чтобы под дулом пистолета разглядывать стрелка. Правда, заметил окладистую черную бороду, наверняка фальшивую.
– Почему фальшивую? – удивился Загорский.
Ну, это дело известное: если при взгляде на преступника первым делом в глаза бросается борода, значит, она фальшивая. В криминальных романах, во всяком случае, так пишут.
Нестор Васильевич на это заметил, что он что-то не видел ни одного криминалиста, который писал бы романы. Пишут их обычно люди, от уголовного сыска далекие, следовательно, доверять их мнению на этот счет не стоит. Впрочем, это детали. Важнее установить, что предшествовало этому покушению?
Морозов пожал плечами. Что предшествовало? Жизнь предшествовала. Кровавое воскресенье, уход из театра, да еще тысяча разных вещей, всего не перечислить. Как сейчас понять, что имеет отношение к делу, а что нет? Вот, например, Максим Горький утверждал, что Савве Тимофеевичу надо опасаться черносотенцев: они якобы разозлены, что мануфактур-советник подкармливал большевиков. Хотя что за дело черносотенцам до большевиков? Нет, конечно, среди революционеров много инородцев, но дело, которым они занимаются, то есть бунт, вполне русское.
– А зачем вы начали мне рассказывать про Андрееву? – перебил его статский советник.
Морозов почему-то смутился. Да как-то к слову пришлось. Господин Загорский стал расспрашивать все по порядку, он все по порядку и рассказал.
Нестор Васильевич покачал головой. Нет, не так. Он спросил Морозова о вещах, возможно имеющих касательство к покушению. Но, насколько он понял, после ухода Андреевой к Горькому Морозов с ней не общался, не видел ее ни по личным делам, ни по делам их партии. Или все-таки видел?