Дело совести (сборник)

Блиш Джеймс Бенджамин

— Против кого? — поинтересовался Руис-Санчес.

— Чего? Не понял.

— Против кого ты собираешься весь этот арсенал копить? Зачем нужно целую планету гробить только на то, чтобы водородные бомбы клепать?

— ООН бомбы очень даже пригодятся, — сухо сказал Кливер. — Не так давно даже на Земле оставалась еще пара — тройка воинственных государств, и кто гарантирует, что таковые не возникнут в ближайшем будущем? Не забывай также, что водородные бомбы, в отличие от простых атомных, нельзя хранить бесконечно долго — только несколько лет. Период полураспада у лития довольно короткий, да и тритий-шесть не больно-то долгоживущий. Вряд ли ты в этом хорошо разбираешься. Но поверь мне на слово, ООН’овская полиция

будет на седьмом небе от счастья, когда узнает, что появилась возможность практически неограниченно пополнять водородный арсенал; и никаких тебе больше проблем со сроком годности!.. Кроме того — если вы вообще брали за труд об этом задуматься — очевидно же, что вся эта бесконечная консолидация миролюбивых планет не может длиться вечно. Рано или поздно… короче, что будет, если следующая обнаруженная нами планета окажется вроде Земли? Если так, то они станут драться, и драться, как одержимые; целая планета одержимых, лишь бы остаться вне нашей сферы влияния. Или… что будет, если какая-нибудь следующая планета — всего лишь аванпост целой федерации вроде нашей, если не больше? Когда такой день наступит — а он наступит, можно не сомневаться, — мы будем только рады-радешеньки, если успеем забросать противника от полюса до полюса водородными бомбами — и выпутаться из передряги с минимальными потерями.

— С нашей стороны, — уточнил Руис-Санчес.

— А что, есть какая-то другая сторона?

— Черт возьми, по-моему, звучит вполне разумно, — высказался Агронски. — Что скажешь, Майк?

— Ничего пока не скажу, — протянул Микелис — Пол, я до сих пор так и не понял, зачем тебе было так выжучиваться — тоже мне, рыцарь плаща и кинжала нашелся. Определенные достоинства в твоем предложении есть — но ты же сам признался раньше, что хотел, если выйдет, заручиться нашей поддержкой хитростью. Зачем? Одной силе своих аргументов ты не доверял?

— Нет, — отрезал Кливер. — Мне как-то не доводилось прежде участвовать в комиссии без председателя и с четным числом членов, специально, чтобы голосованием ничего было не решить; и где голос человека, чья голова забита мелочным морализаторством и метафизикой трехтысячелетней давности, имеет тот же вес, что голос ученого.

— Не слишком ли сильно сказано, Пол? — поинтересовался Микелис.

— Да сам знаю, что слишком! Если уж на то пошло, где угодно готов засвидетельствовать: святой отец — чертовски хороший биолог. Я видел его в работе, и лучше биологов просто не бывает — кстати, очень может быть, только что он спас мне жизнь, откуда мы знаем. В этом смысле, он такой же ученый, как все мы — ну, насколько биологию можно вообще считать наукой.

— Спасибо за комплимент… — произнес Руис-Санчес — Пол, учили бы тебя хоть чуть-чуть истории, ты был бы в курсе, что иезуиты одними из первых исследовали Китай, Парагвай и североамериканские пустыни. Может, тогда бы ты не так удивлялся, что я тут делаю.

— Очень может быть. Тем не менее, насколько я понимаю этот парадокс, речь совершенно о другом. Помнится, водили как-то раз меня в нотр-дамские лаборатории — ну, этот их знаменитый проект, «Биосфера», изолированная от микробов. Всяких чудес от физиологии они там извлекли на свет Божий просто видимо-невидимо; ни дать, ни взять — фокусник с цилиндром. Так я тогда еще все никак не мог понять — как это можно одновременно быть прекрасным ученым и добрым католиком… ну или еще церковником каким. Как это так может быть — наука, что ли, в одном отделении в мозгу хранится, а религия в другом? Так до сих пор и не понимаю.

— Нет никаких отделений, — произнес Руис-Санчес — Все едино.

— То же самое ты говорил и раньше. Это не ответ; на самом деле, это-то меня окончательно и убедило, что запланированное совершенно необходимо. Я не хотел рисковать — вдруг там между этими твоими отделениями еще перезамкнет чего-нибудь. Я совершенно серьезно намеревался устроить все так, чтобы голос святого отца при обсуждении не имел никакого веса. Вот для чего я… как ты там говорил, Майк? — косил под рыцаря плаща и кинжала. Может, смотрелось оно и глупо, не знаю; тяжело все-таки выступать агентом-провокатором без специального образования, мог бы и сам догадаться.

Руис-Санчес попытался представить, какой будет реакция Кливера через несколько минут, когда тот узнает, что мог бы добиться своего и пальцем не шевельнув. Разумеется, преданный труженик науки, корпящий единственно ради вящей славы человека, не мог морально готовиться ни к чему, кроме поражения; в том-то и заключалась погрешимость человеческая. Но будет ли Кливер после всего в состоянии понять, что испытал Руис-Санчес, когда открылась ему погрешимость Господа? Вряд ли.

— Но я не стыжусь ничего, что делал, — говорил Кливер. — Стыдно только, что не выгорело.

VII

Запись зафиксировала краткий, болезненный пробел.

— Вот, значит, как оно, — проговорил наконец Микелис.

— Да, Майк, именно так. А, вот еще. Что до голосования, то, если кто еще сомневается, я за то, чтоб объявить планету закрытой. Очередь ваша.

— Ну что, Рамон, — сказал Микелис, — выступишь? Твое законное право; я бы даже сказал, личная привилегия. Боюсь, правда, атмосфера в данный момент несколько накалена.

— Нет, Майк. Давай лучше ты.

— Я пока не готов, если большинство не настаивает. Агронски, ты как?

— Пожалуйста, — сказал Агронски. — Как геолог, а также как простой смертный, слабо разбирающийся в тонких материях, я склонен поддержать Кливера. С любой другой точки зрения, кроме кливеровской, Лития не представляет собой абсолютно ничего выдающегося. Нет, планета вполне приличная, тихая, ничем таким особенным не богатая… ну, то есть, гштъит — вещь, конечно, потрясающая, но это все-таки скорее роскошь, чем предмет первой необходимости… да и каких-то неприятностей отсюда, по-моему, вряд ли можно ожидать. Поставить тут пересадочную станцию было бы очень даже ничего — но в какой-нибудь соседней системе ничуть не хуже… А вот устроить тут арсенал — ну, в том смысле, как говорил Кливер — почему бы, собственно, и нет? В любом другом отношении это, по-моему, не планета, а тоска зеленая — и не просто зеленая, а очень зеленая. Единственное, что тут еще есть, это титан — но титана сейчас и на Земле вовсе не так мало, как Майку кажется; а всякие самоцветы, камешки там полудрагоценные и прочее опять же можно и на Земле добывать, вовсе не обязательно за полсотни световых лет переться. Так что, я сказал бы: или ставим тут пересадочную станцию, и фиг с ним со всем остальным, или делаем, как предложил Кливер.

— Все-таки, что именно? — спросил Руис-Санчес.

— А что важнее, святой отец? Планеты, годящиеся под пересадочные станции, по-моему, и так пятачок пучок. А вот чтобы можно было термоядерную лабораторию устроить — явно несколько меньше; на моей памяти, Лития вообще первая. Так зачем использовать планету как любую другую, если она уникальна? Почему бы не применить закон логического скупердяйства — бритву Оккама? До сих пор она как-то неплохо справлялась — с научными, по крайней мере, проблемами. Готов биться об заклад, и в данной ситуации лучшего инструмента не сыщешь.

— Бритва Оккама — не закон природы, — отозвался Руис-Санчес, — а так, удобство от эвристики; короче, наука имеет много гитик. Кроме того, Агронски, работает она только когда надо найти простейшее решение проблемы, удовлетворяющее всем фактам. Что до фактов, ты их знаешь явно не все; далеко не все.

— Ну так просвети, — состроив благочестивую мину, произнес Агронски. — Я внимательно слушаю.

— Итак, ты голосуешь за то, чтобы планету закрыть? — уточнил Микелис.