Демократический социализм — будущее России
Шрифт:
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
У социализма в России множество сторонников и противников. Но очень часто то, вокруг чего кипят споры, не имеет с социализмом ничего общего. Хорошо это или плохо, но в нашей стране социализма не было. Если под социализмом понимать общество свободы и достатка, лишенное эксплуатации угнетения. В СССР свободы и достатка было маловато.
Только после либеральных экспериментов, разоривших экономику России в 1992–1993 гг., «реальный социализм» может вызывать сейчас теплые ностальгические чувства. Но даже вспоминая о достижениях СССР, нельзя забывать, что к последующему крушению страну привел правящий класс «страны советов», и нынешний «период полураспада» является закономерным этапом в развитии «социалистической» номенклатуры.
Еще недавно, во время перестройки, много говорилось о возможности возникновения демократического социализма,
Действительно, Перестройка представляла собой гигантскую развилку для нашей страны. И была возможность миновать нынешнее торжество номенклатурного бизнеса и криминального капитала. Однако ростки демократического социализма оказались еще слишком слабы, а власть имущие настолько могущественны, что события пошли по пути «капитализма с нечеловеческим лицом».
И все же без социализма у России, да и у мира, будущего нет. Копирование западного общества не в состоянии решить вставших перед нами проблем, а возвращение назад означает повторение тех бедствий, которые мы уже пережили. Нужно искать контуры будущего мира в сегодняшнем дне. Собственно, именно этим авторы занимались с самого начала перестройки, стараясь в меру возможности помогать росткам социализма пробиваться через асфальт и грязь современного индустриального общества. И пусть сегодня влияние социалистических организаций в России невелико — в стране уже существуют мощные структуры, которые являются потенциальными носителями социалистической идеи, потому что самой сущностью своей они противостоят капиталистической логике. Это и профсоюзы, и массовые экологические и гражданские движения, и различные формы самоуправления — производственного и территориального. Этим организациям и движениям нужно помочь осознать свои стратегические интересы и двигаться вперед, в завтрашний день, который наступит неизбежно — вопрос лишь в издержках, в том — не слишком ли долго придется к нему идти. И этот день будет принадлежать демократическому социализму.
В этом сборнике Вам предлагаются статьи авторов, опубликованные в 1988–1993 гг. в журнале «Община» и газетах «Солидарность» и «Спасение».
I В ПОИСКАХ СОЦИАЛЬНОЙ ГАРМОНИИ
В ПОИСКАХ СОЦИАЛЬНОЙ ГАРМОНИИ
В необъятном идеологическом течении социализма с самого начала среди множества школ и школочек выделялись два основных направления — «государственническое» и «безвластническое». Провозглашая в качестве конечной цели социализм, строй общественной гармонии, они совершенно по-разному представляли себе содержание этого понятия и пути достижения нового общества. Социализм родился как реакция на несправедливость капитализма, как стремление уйти из мира, в котором средства производства принадлежат тем, кто на них не работает, а работник не распоряжается продуктами своего труда. Поэтому общим для всех социалистов было стремление перейти от общества, поделенного на пролетариев и буржуа, к обществу, где «все равны». Но как достичь этого совершенства?
Виделось два пути. Можно сделать всех пролетариев наемными рабочими на службе у «всех», а точнее — законного представтеля «всех» — государства, и тогда главное — это централизация управления, передача всех сфер жизни на откуп мудрому и справедливому государственному чиновничеству. А можно наооборот — стремиться к тому, чтобы сделать всех хозяевами, соединить в одном лице работника и предпринимателя, сделать пролетария собственником его средств, и тогда путь лежит через децентрализацию общественной жизни, ликвидацию государственного управления, да и самого государства.
Оба течения в наиболее резкой форме заявили о себе еще в XVI–XVII веках. Откроем труды Т. Кампанеллы «Монархия мессии», «О царстве Божьем», «Город солнца» и приобщимся к первоисточнику государственного социализма.
«Должностные лица сменяются по воле народа, но четверо высших несменяемы, если только сами по совещанию между собой не передадут своего достоинства другому, кого с уверенностью считают сильнейшим, мудрейшим и безупречнейшим. Они действительно настолько разумны и честны, что охотно уступают мудрейшему. Но такая передача власти случается редко. Все в отдельности подсудны старшему начальнику своего мастерства — таким образом все главные мастера являются судьями. Все, в чем они нуждаются, они получают от общины, и должностные лица тщательно следят за тем, чтобы никто не получил больше, чем ему следует. Начальники определяют, кто способен, а кто вял к совокуплению, и какие мужчины и женщины по строению больше подходят друг к другу. Производство потомства имеет в виду интересы государства».
Имея за плечами опыт XX века, мы можем сказать, к чему ведут на практике попытки не то чтобы осуществить, а хотя бы только приблизиться к подобному «царству божьему». Чуть позже родилось и второе направление социализма. Разумеется, причиной его появления были не «грехи» Кампанеллы (до прямой полемики между социалистами-«государственниками» и «безвластниками» было еще далеко). Безгосударственный социализм появился как реакция на феодально-бюрократические режимы XV–XVII вв. Один из первых его теоретиков Д. Уинстэнли писал: «Наша цель состоит в усовершенствовании общин, уничтожении гнета и устранения внешних оков, под которыми стонет Божье творение, а также тех, что внутри нас». Он считал, что путь к социуму, всеобщему братству людей лежит через самоорганизацию малых общностей — общин, и предлагал отдать власть самоуправляющимся городам и приходам, отказавшись от централизованного государства. Последователи Уинстэнли — «дигеры», «истинные уравнители», разочарованные итогами английской революции, не стали ждать, пока власть предержащие согласятся с выводами их учителя, а сами решили основать подобную общину и жить в ней коллективным трудом.
«И для тех, кто придет и будет работать, будет еда, питье и одежда, то есть все, что нужно человеку, а что касается денег и одежды в большем количестве, чем нужно человеку для прикрытия наготы, то в них не будет нужды. Эти люди не будут защищать себя с помощью оружия, но будут подчиняться властям и ждать обещанного им благоприятного случая, к которому они всегда должны быть готовы», — говорилось в Декларации первых дигеров. Несмотря на все миролюбие и законопослушание дигеров власти не стали ждать вместе с ними «благоприятного случая», а насильственно прервали социалистический эксперимент.
Время шло, рождались новые утопии, и хотя отголоски экстремизма Кампанеллы все реже можно было обнаружить в трудах пророков социалистической веры, основной мотив его творчества — уверенность в том, что гармоническое и рациональное управление всеми общественными процессами возможно только из единого центра, — стала неотъемлемым атрибутом «социалистичности». К тридцатым годам 19 века государственный социализм, казлось бы, одержал окончательную победу. Его протоанархистские противники беспорядочно отступали куда-то к левому флангу буржуазного либерализма. А сами слова «социализм» и «коммунизм» настолько слились в общественном сознании с тусклой пуританской казармой, что даже будущие вожди Интернационала Маркс и Бакунин в начале сороковых годов спешили подчеркнуть свою некоммунистичность. Это было первое «всемирно-историческое» поражение демократического социализма перед социализмом казарменным. Перед нами тот редкий случай, когда поклонники свободы проиграли духовным отцам Пол Пота не на практике, а в теории. Почему? Причин много. Во-первых, провал попыток ненасильственным путем создать очаги «безгосударственности» внутри сущетсвующих государств (эсперименты Фурье и Оуэна). Правда, надо оговориться, что ни один «заговор равных», ни одна попытка госсоциалистов захватить власть путем насильственного переворота на тот момент не увенчалась успехом. Но так уж повелось, что утописты, потратившие жизнь в героических, но бесплодных попытках СОЗИДАНИЯ, вызывают в обществе жалость, граничащую с презрением, хотя те же утописты, готовившие бесполезный кровавый переворот во имя грядущего счастья, неизменно восхищают нас своим героизмом. Во-вторых, внутреннее противоречие между безвластием и равенством, которое до сороковых годов 19 века всеми социалистами понималось как уравнительность, то есть искусственно поддерживаемое на протяжении всего жизненного пути равенство людей несмотря на различия в способностях. А такое с гораздо большим успехом могло произрастать на плантациях госсоциализма, чем на огородах самоуправляющихся общин.
Третья, и пожалуй самая главная причина неудач «безвластников» — игнорирование нараставшей кооперации труда, вышедшей за рамки изолированных общин. «Социалистическое самообеспечение» становилось немыслимым в условиях промышленного производства. В тот момент идея о том, что каждый работник должен владеть своими орудиями труда, приобрела вид какой-то реакционной утопии, противоречащей и прогрессу, и здравому смыслу. В сочинениях децентралистов усиливался мотив ностальгической тоски по старому крестьянскому и ремесленному быту. Многие, наверное, помнят приведенный в школьном учебнике истории стишок из чартистской газеты: