Демократия (сборник)

Видал Гор

Когда же ее вопросы наконец достигли его слуха и он попытался что-то ответить, его замешательство только возросло. Он смог лишь, запинаясь, пробормотать, что, к сожалению, вынужден отказаться: он не сможет занять эту должность.

Маделина, надо думать, почувствовала облегчение при этих словах, но ничем этого не выказала. Напротив, по манере ее поведения можно было заключить, что сделать Каррингтона юрисконсультом министерства финансов было ее заветнейшим желанием. Она принялась с упорством допрашивать его. Разве это не выгодное предложение? Он вынужден был признать, что выгодное. Что же, он не в состоянии справиться с этой работой? Ни в коем случае! Как раз это беспокоит его меньше всего. Может, он отказывается из-за своих южных предрассудков в отношении администрации? О, нет! Его не сдерживают никакие политические взгляды. Так в чем же тогда причина отказа?

Каррингтон предпочел промолчать, и тогда миссис Ли не без раздражения спросила его: возможно ли,

чтобы личная неприязнь к Рэтклифу ослепила его настолько, что он отвергает выгоднейшее предложение. Каррингтон, которому становилось все более неуютно, встал и прошелся по комнате. Он понимал, что Рэтклиф его переиграл, и ума не мог приложить, какой картой зайти, чтобы не попасть в расставленную ему ловушку. Сам по себе отказ от такой должности был делом трудным для него, человека, который нуждался в деньгах и профессиональном продвижении: но еще тягостнее было сознавать, что своим отказом он наносит вред себе и помогает Рэтклифу. Тем не менее он вынужден был отклонить должность, находящуюся под непосредственным контролем Рэтклифа. Маделина больше не возвращалась к этой теме, но ему показалось, что она раздражена, и положение для него стало совсем невыносимым. Он не был уверен в том, что, передавая ему это предложение Рэтклифа, она не преследовала какую-то свою цель и что его отказ не несет для нее какие-то неприятные последствия. Что же в таком случае она подумает о нем? В это мгновение он отдал бы свою правую руку за теплое слово от миссис Ли. Он боготворил ее. Ради нее он готов был обречь себя на муки ада. Не было такой жертвы, на которую он не пошел бы, чтобы стать к ней хоть чуточку ближе. Этот прямой, спокойный и простой человек готов был принести ей в жертву себя самого. Долгие месяцы его сердце щемило от безнадежной любви. Он сознавал безнадежность. Он знал, что миссис Ли никогда его не полюбит, но, надо отдать ей должное, она никогда и не давала ему повода думать, что в силах полюбить его, впрочем, как и кого-нибудь другого. И вот теперь он вынужден чувствовать себя неблагодарным, скованным предрассудками, мелочным и мстительным. Он снова сел в свое кресло, и вид у него был настолько невыносимо удрученный, а лицо трагически скорбное, что Маделина вдруг поняла всю абсурдность сложившейся ситуации и расхохоталась.

— Пожалуйста, не глядите на меня с таким безумно несчастным видом! — сказала она. — Я вовсе не хотела усложнять вам жизнь. В конце концов, какое все это имеет значение. У вас вполне серьезные причины для отказа, я же в свою очередь нисколько не заинтересована в том, чтобы вы приняли это предложение.

Услышав это, Каррингтон просиял. Если она считает его решение правильным, заявил он, остальное его ничуть не волнует. Единственное, что его угнетало, — боязнь ее обидеть. Последние слова он произнес таким тоном, который подразумевал более глубокие чувства, и миссис Ли вновь приняла строгий вид.

— Ах, мистер Каррингтон, — сказала она со вздохом, — все в этом мире происходит не так, как нам хочется. Как вы думаете, придет когда-нибудь такое время, когда каждый человек будет хорошим, счастливым и станет поступать лишь так, как велит ему долг? Я полагаю, предложение мистера Рэтклифа лишь прибавило бы вам забот. Мне очень жаль, что я позволила втянуть себя в это дело.

Каррингтон не решился ей ответить. Он боялся, что голос его выдаст. Он встал, чтобы откланяться и, когда она протянула ему руку, вдруг поднес ее к губам и тотчас же вышел. Глаза миссис Ли наполнились слезами, и она сидела некоторое время, не вытирая их. Ей казалось, она знает все его мысли и с чисто женской готовностью объяснять любое действие мужчины его чувствами к прекрасному полу решила, что в основе враждебности Каррингтона к Рэтклифу лежит ревность, и весьма охотно его прощала. «Десять лет назад я, пожалуй, полюбила бы его», — подумала она, и это вызвало у нее улыбку, но внезапно другая мысль пронзила ее, и она закрыла лицо рукой, как будто защищаясь от удара. Каррингтон потревожил ее старую рану.

Когда ее вновь посетил Рэтклиф, что он не замедлил сделать, имея для этого удобный предлог, она сообщила ему об отказе Каррингтона, добавив от себя, что ей кажется, Каррингтон не хочет связывать себя должностями, имеющими отношение к политике. Рэтклиф не выказал недовольства и лишь добродушным тоном выразил сожаление, что не смог быть полезным ее другу, обязывая ее этим все же остаться перед ним в долгу. Что же до Каррингтона, Рэтклиф и не рассчитывал на согласие виргинца: дав его, он бы очень озадачил министра. Целью Рэтклифа было окончательно прояснить для себя отношение к нему Каррингтона; он хорошо знал этого человека и предвидел, что тот в любой ситуации будет действовать открыто. Если же он вдруг согласился бы на эту должность, то по крайней мере был бы преданным работником. В случае отказа, на что и велся расчет, Рэтклиф бы только утвердился во мнении, что необходимо искать способ убрать этого человека со своего пути. В любом случае происшедшее стало новой нитью в той сети, которой Рэтклиф быстро (и эта мысль особенно льстила ему) опутывал все чувства и помыслы миссис

Ли. И все же у него были основания подозревать, что Каррингтон легче, чем кто-либо другой, может при желании разрушить эти сети. Поэтому основной штурм разумнее было отложить до того момента, пока он не избавится от Каррингтона.

Ни секунды не медля, он стал наводить справки о вакансиях или просто приемлемых должностях вне его министерства. Немногие отвечали необходимым требованиям. Тут требовалось дело, предполагающее участие юриста на длительный срок и подальше, скажем, в Австралии или Центральной Азии, чем дальше, тем лучше; эта работа должна быть хорошо оплачиваема и предложена Каррингтону таким образом, чтобы тот ни в коем случае не заподозрил участия Рэтклифа. Такую вакансию разыскать было непросто. Надобность в юристах для Центральной Азии была мизерной, а в Австралии на данный момент юрист не требовался. Вряд ли можно было лишь в угоду Рэтклифу отправить Каррингтона в экспедицию на берега Нила, да и в госдепартаменте сильно сомневались, захочет ли правительство выделить средства на подобную экспедицию. Лучшее, что смог найти Рэтклиф, — это место в исковой комиссии в Мексике, которой вскоре предстояло начать свою работу в Мехико и оставаться там не менее полугода. А можно ухитриться сделать так, чтобы юрист был отправлен заранее, до приезда всей комиссии, для подготовки вопроса на месте. Рэтклиф не упускал из виду близость Мехико, но хладнокровно рассудил, что, если Каррингтон сумеет вернуться вовремя, чтобы выбить его с занятых рубежей, когда он предпримет генеральное наступление на миссис Ли, он снимет осаду с этой крепости навсегда.

Решив для себя вопрос таким образом, Рэтклиф со свойственной ему быстротой немедленно приступил к осуществлению своего замысла. На этом пути его подстерегали особые трудности. Не позднее чем через двое суток после последнего разговора с миссис Ли он оказался в кабинете государственного секретаря. В первые дни прихода к власти каждой новой администрации главным делом государственных мужей становилось распределение должностей. А министр финансов всегда был готов оказать услугу своим коллегам по кабинету, в разумных пределах проявляя заботу об их друзьях. Государственный секретарь был не менее любезным человеком. Как только он сообразил, что мистеру Рэтклифу крайне необходимо обеспечить некое лицо должностью юрисконсульта в мексиканской комиссии, он тут же выразил готовность порадовать коллегу, а когда услышал, о ком идет речь, испытал еще и удовольствие, потому что в государственном департаменте Каррингтона хорошо знали и очень любили; он действительно был превосходной кандидатурой на эту должность. Рэтклифу не понадобилось и затевать разговоров об ответной любезности. Дело было улажено в течение десяти минут.

— Я только должен вас предупредить, — добавил Рэтклиф, — что, если мистер Каррингтон узнает о моем участии в этом деле, он обязательно откажется. Он один из этих ваших старомодных виргинских плантаторов, гордый, как Люцифер, которые не желают принимать чьих-либо милостей. Я поговорю с вашим помощником, и рекомендация будет исходить от него.

На следующий же день Каррингтон получил частную записку от своего старого приятеля — помощника государственного секретаря, в которой сообщалось, что у него есть для Каррингтона хорошие новости. Он просил Каррингтона наведаться в департамент при первой возможности. Каррингтон наведался, и помощник объявил ему, что рекомендовал его на должность юрисконсульта в исковую комиссию в Мексике и что его кандидатура одобрена государственным секретарем.

— Нам нужен южанин, который разбирается в международном праве, может сразу выехать в Мехико, а главное — честный человек. Вы подходите по всем статьям, так что собирайте чемоданы как можно быстрее.

Каррингтон был потрясен. Против подобного предложения не только нельзя было возражать, оно было весьма заманчивым. Ему трудно было даже вообразить причину для колебаний. С первых же слов он не сомневался — надо ехать, и в то же время ему меньше всего на свете хотелось покидать Вашингтон. Само собой, он первым делом заподозрил, что инициатором этого плана его ссылки является Рэтклиф, и сразу же поинтересовался, способствовал ли кто-нибудь его назначению; но помощник государственного секретаря весьма решительно заявил, что это его собственная идея, чем тут же отрезал путь к дальнейшим расспросам. Все было рассчитано очень точно, и Каррингтон оказался в положении, когда с его стороны было бы черной неблагодарностью отвергнуть столь любезное предложение.

И все же он никак не мог решиться. Он попросил двадцать четыре часа на размышление, сославшись, что ему необходимо удостовериться, сумеет ли он привести в порядок все свои дела в связи с шестимесячным отсутствием, хотя прекрасно знал, что никаких сложностей не возникнет. Из департамента он отправился в свою контору, где в одиночестве погрузился в мрачные размышления в поисках выхода, однако с самого начала ситуация была ясная, не оставлявшая ни одного темного уголка, куда можно было бы спрятаться. Полгода назад, получив подобное предложение, он запрыгал бы от радости. Что же случилось? Почему теперь он воспринимает происходящее как беду?