Демон Декарта
Шрифт:
Слушай меня, Дуня, слушай. Рассказываю тебе сказку, рассказываю. Жил-был на свете город. Громадный! Большой город посреди степи. Кто его построил, неизвестно! И зачем построили, тоже никто не знал».
День X в городе Z случился просто. Ивана взяли ранним утром, когда над степью только-только серело. Санитарную бригаду сопровождали патрульные машины и грузовик с солдатами. Вооруженные солдатики не могли взять в толк, для чего их пригласили на это представление, потому что Левкин не сопротивлялся, а провожать его вышла одна Лизавета Петровна, хмурая, старая и седая.
Город, по которому везли Ивана, был серый и мокрый. Ночью прошел дождь, и
В клинике Левкина раздели, помыли, укололи, выдали брюки и пижаму. Провели по длинному коридору и оставили в палате одного. Он заполз под одеяло и стал смотреть в потолок, ощущая, как смыкается над ним пространство.
Потом в палату пришел слегка подкашливающий сухонький старичок. «Я – следователь, а зовут меня Цицерон. – Он продемонстрировал служебное удостоверение, которое Иван разглядывал с живейшим любопытством, чем польстил Цицерону. Затем из черной папки появились бумаги, подписанные всеми членами кружка борьбы с иллюзиями. Иван загрустил, заметив в числе первых подписи Сазонова и Петренко. – Ваши друзья пришли с повинной. Им это, конечно, зачтется. В конце концов, вы же не успели ничего совершить? А за дурные помыслы мы не наказываем, это прерогатива Господа Бога. – Старичок дробно захихикал. – Они подробно рассказали о ваших планах по уничтожению Z. Но не бойтесь, – он закашлялся, – вам ничего не грозит. Марк Ильич поставил нас в известность о специфике вашей болезни, и мы никоим образом не станем препятствовать лечению. Уколы, уколы и еще раз уколы! Ваша фантазия должна быть под жестким контролем властей.
Кстати, ваши друзья просились к вам! Очень беспокоятся. Хотели убедиться, что с вами обращаются хорошо. Вот это я называю настоящей дружбой!» – Старичок терпеливо улыбнулся и посмотрел в лицо Ивану темными бусинками ничего не выражающих глаз, будто мышонок, ожидающий кусочек хлеба. – «Сколько угодно, – кивнул Левкин, – если в этом есть смысл. Пусть приходят. Только у меня к вам просьба. В центре Z стоит цветочная палатка, похожая на цирковой шатер. Пусть мне цветы доставит сама цветочница. Люблю, знаете, розы. Это будет не слишком затруднительно?»
«Цветочница, розы… Иван Павлович, это пошло! – Мышонок неодобрительно пожевал губами. – Но бог с вами! Полгорода обеспокоено вашим самочувствием, условиями содержания, причинами задержания, так что поиграем в романтику. Но имейте в виду, я приду в палату вместе с цветочницей. И если она – ваш вооруженный сообщник, я стану громко и точно стрелять. – Цицерон секунду смотрел на лицо Ивана и снова хихикнул. – Боже, какой моветон! Розы, цветочница! Какие все-таки фантазеры собирались в вашем кружке. Жаль, меня там не было». – «И мне жаль, – пожал плечами Иван, – но что поделать».
После обеда пустили Петренко. «Извини, – сказал он с порога, – ничего лучшего не придумали». – «Я понял, – кивнул Иван, – как там все?» – «Отлично. – Василий Иванович деловито прошелся по палате и выглянул в зарешеченное окно. – Так-с, так-с. Славный вид. Ты не стесняйся, Ваня, если что-нибудь нужно, я всегда рад». – «Я тоже всегда рад, – кивнул Иван, – иногда только становится грустно». – «Это все власти, – громко произнес Василий Иванович, вернувшись к двери. – Марк Ильич имел своих людей среди членов кружка. Вот так все и вышло. Ну что ты так на меня смотришь, Левкин? Прикажешь мне на твою койку ложиться? Не хочу! Тебе тут нормально, а меня бы так не обхаживали».
«Понимаю», – кивнул Иван. «А чего тут понимать, – терпеливо объяснил Петренко, – я хочу покоя и честно работать на производстве. Сазонову пообещали короткую жизнь, но без Офелии, что достигается медикаментозно. Дегтярев смертельно запил, заподозрив, что заряда под «Грин-Плазой» нет и не будет. И так далее, и тому подобное. Причины всегда находятся, Ваня. Зря ты вернулся в Z».
«Как же так, – покачал головой Левкин, – мы же были друзьями!» – «Я тебя умоляю, Иван Павлович, ты же взрослый человек. Разве что-нибудь имеет смысл, кроме правильной стали, портвейна и легкой смерти?»
Соню привели поздно вечером в этот же день.
Открылась дверь. Левкин сидел на постели с бутербродом в руках. Следователь помахал Ивану рукой, пожелал приятного аппетита и, не спрашивая разрешения, пристроился с улыбкой в углу на стуле.
«Бутербред», – улыбнулась Гвиневра. «Бутербрат, – уточнил Левкин, – битер бут, брудершафт, эшафот и неизбежно шуцманшафт». – «Не накаркай, Иван Павлович, – покачала головой Соня. – Война идет, но вроде попустило». Иван отложил бутерброд, поднялся с постели и неспешно вытер руки о пижаму. «Ты готов, – улыбнулась Гвенхуивар, – уходим?» – «Была не была, – махнул рукой Иван. – Прямо ворона летает, да дома не ночует!»
Цицерончик удивленно наморщил лоб: «Вы что, товарищи, не в себе? Два придурка?! Дауны?! Проклятые наркоманы? Не любим ворон? Друзья Васи?»
«Мы влюблены, – пояснил Иван, подошел к Соне и обнял ее. – Я придумал лемура, вообразившись в него без остатка, и нас не разлучит смерть, ибо ее заменил портвейн. И только рог нарвала, гражданин следователь, трусы стюардессы, свинктер и кофе, вход и выход. И вновь эрекция, энергичные страстные ласки, семяизвержение, приступы нежности и тоски. Задыхаться, потеть, кончать и плакать. Разве вам не знакома романтика долгих фрикций и поэтика вечных странствий?! Разве вы, Цицерончик, не трахались некогда до изнеможения, до потери пульса в тесных подворотнях мирозданья?! Признайтесь, ведь Вася был вашим дружочком? Чистая дружба в годы застоя? Дайте я угадаю! Любовь профессора и студента? Он с вороной порвал из-за вас?»
Соня, смеясь, поцеловала Левкина в губы: «Милый, пора уходить!»
«Предупреждаю. – Цицерончик поднялся со стула и продемонстрировал кобуру с уютно расположившимся в ней пистолетом. – Это оружие. Пули дум-дум. Умею стрелять. Ду-дух, ду-дух, ду-дух. Вот вы сейчас подумали: поезд прошел, но нет! В результате – рваные раны, кровь и жуткая смерть. Причем неестественная. Свидетелей никаких. Быстрые похороны, возможна кремация. Какая трагедия, скажут люди».
«Слушайте, не могли бы вы нас оставить? – попросил Левкин. – Видите, она всего лишь девушка, а я всего лишь я. Дайте нам пять минут наедине. Разве трудно?» – «Во дворе, между прочим, войска, – сказал мышонок и гордо улыбнулся. – Два взвода солдат с автоматами. Ду-дух, ду-дух, ду-дух! Только ужас и крики!»
«Тем более подарите нам эти минуты. Это все, что нужно. Неизвестно почему, но дело обстоит именно так. И не в наших силах что-либо изменить. Вы же не хотите жалоб, выговоров, предложений, анонимных звонков, посмертных записок?» – «Допустим, – процедил Цицерон сквозь зубы с самым зверским выражением лица. – Я выйду, но имейте в виду: времени нет». – «Как, уже?! – Иван покачал головой. – Нам следует поторопиться».
«Через полчаса, – пояснил Цицерон, – я обязан быть на официальном закрытии завода. Фуршет, ленточка, груши, шампанское, белая скатерть, разбитые блюдца. Комиссары из Евросоюза в папахах с черной звездой металлурга станут гасить печи, прикасаясь к ним волшебным фаллосом мира. Бог им в помощь, в сущности. Но я должен быть без опозданий. Так что пять минут, товарищи больные, не больше!» Напоследок пристально посмотрел Соне в глаза и покинул палату, хлопнув дверью.