Демон искушения
Шрифт:
Понятно было бы, будь у него жена, так ведь? Устала, допустим, она от ежедневных серых будней на работе. Устала стоять у плиты, а потом у входной двери, его дожидаючись. Вот он в неожиданно выдавшийся выходной и решил ей сделать сюрприз, налепив пельменей.
Так ведь не было жены! Никто не стоял у плиты неделями, у двери тоже не стоял и не ворчал посреди ночи, когда он входил под возможным хмельком.
И дочки не было, которой можно было бы предложить вместе поужинать, а потом сериал какой-нибудь детективный посмотреть, упражняясь в дедукции. Они иногда смотрели их вместе, и наперебой
Дочки теперь у него нет! Так ему сказала Надька в день Машкиного рождения, когда он с подарком к ней сунулся.
— У тебя нет семьи. У тебя нет дочери. У тебя вообще теперь ничего и никого нет, гражданин Невзоров.
Говорить Надька в тот день начала очень величественно и тихо. Встала прямо-таки чуть не по-светски, отставив в сторону правую ногу в мохнатом тапке с заячьими ушами. Руки сложила за спиной, напряглась, чтобы втянуть отяжелевший живот. Глаза слегка веками прикрыла.
Неужели переродиться смогла за такой короткий промежуток времени? Он ведь едва не ахнул от изумления, тиская в руках коробку с мобильным телефоном. Неужели и впрямь смогла с достойным мужчиной — коим Надежда выставляла теперь своего нового супруга — и сама стать вполне достойной? И научилась вести себя вежливо и…
Не тут-то было! Черта лысого Надька переменится! Даже если на нее и принц какой-нибудь польстится, не измениться ей уже никогда. Она ведь после такого великолепного вступления вышла на лестницу, прикрыла за своей обвислой задницей дверь и зашипела, зашипела:
— Ты чего, гадина такая, приперся, скажи?! Я что, для того от тебя уходила из своей собственной квартиры…
Квартира принадлежала не ей, и Надьке об этом было прекрасно известно, но нужно же было лишний раз подчеркнуть, что он их оставил без крыши над головой.
— К дочери он пришел, благодетель! А ты подумал о том, что дочери твоей нужно каждый день что-то есть, что-то на себя надевать?!
— Я плачу алименты, — последовало его слабое возражение.
Лучше бы он об этом не упоминал. Что тут началось!
— Твоими алиментами в сортире западло подтереться!..
— Твоих алиментов на кошачий корм не хватит!..
— От твоих алиментов изжога всякий раз приключается, как я их получаю!..
И так далее и все в таком же духе.
Невзоров растерянно молчал. Он не знал, что может возразить на это. Как не знал, сколько требуется теперь его Машке в месяц денег, чтобы выжить. Он-то полагал, что тех четырех тысяч, отстегиваемых бухгалтерией в пользу его дочери, вполне должно хватать. Он — четыре, мать — четыре, восемь тысяч на ребенка в месяц, по его разумениям, должно было хватить. Но по утверждениям Надежды их не хватало даже на хлеб. Какой разговор вести о масле?!
— Ты сначала помоги своему ребенку достойно, а потом на порог являйся! — захлопнула она рот на этой фразе, перестав, наконец, брызгать слюной.
— Мне нечем помочь сверх того, что я зарабатываю.
И снова не нужно было говорить этой фразы. Она ведь была ключевой всегда в их скандалах.
— Вот!!! — Надька подняла кверху палец с кургузым ногтем. — Вот именно! А ты еще спрашиваешь, почему я от тебя ушла?!
Он не спрашивал. Он был рад. Потому, наверное, и не спрашивал.
Надька всегда иначе думала о нем и слышала его всегда иначе. Когда-то, видимо, и расслышала в его молчании тот самый вопрос, который теперь выкрикивала на гулком бетонном лестничном проеме.
Тема его куцых заработков продолжилась по нарастающей. Грохот в тоне бывшей супруги тоже нарастал. Из квартиры высунулась пару раз воинственная физиономия «соперника», и Невзорову пришлось уйти.
— И не смей сюда больше являться! — гаркнула ему в спину бывшая жена, когда он уже начал спускаться по лестнице. — У Машки теперь другой отец! И он ее вполне устраивает!
Вот от этого ему сделалось больнее всего. Плевать было на Надькину неверность. Не велика потеря, в конце концов. С такой жить — только судьбу свою гробить. Но вот что ему смогла изменить его дочь, предпочтя на роль отца того ублюдка с сальной рожей!..
Это было больно по-настоящему! И Невзоров, которому очень хотелось лично вручить дочери мобильный телефон, зашвырнул коробку на полку в гостиной и постарался забыть о нем. У него же тоже гордость имелась, черт побери! Если он не нужен Машке, то он не станет навязываться. Не станет ломать своей дочери устоявшийся моральный климат в ее новой семье. Так вот…
Пельмени давно плавали в кипятке, толкаясь вздувшимися боками, а Невзоров все стоял над кастрюлей с шумовкой, забыв, что он сейчас собирался делать. Вздрогнул, когда холодильник с шумным щелчком отключился, встряхнулся и принялся таскать в глубокую тарелку изделия собственного производства. Выглядели его пельмени как-то не очень аппетитно. Неправильной формы с разлепившимися краями, да и цвет у них был какой-то подозрительный — сизый. Что-то он, видимо, сделал не так…
Что-то он сделал не так в этой жизни, раз дочь предпочла ему чужого дядьку! Вот закусило, так закусило. Который день не дает покоя и точит, и точит, и точит. Чем он мог купить ее?! Что такого мог сделать этот отвратительный на вид мужик, что Машка прикипела к нему, как к отцу.
С грохотом поставив тарелку на обеденный стол, Невзоров вылил в нее полбанки сметаны, воткнул в самый крупный пельмень заранее приготовленную вилку и со вздохом опустился на табуретку. Есть ему совершенно расхотелось, хотя и глотал слюни, раскладывая фарш на кругляшки из теста. Больно уж пряно пах он луком, чесноком, специями.
И ведь не звонит ему Машка, вот в чем загвоздка! Он еще мог надеяться на то, что Надька сбрехала по обыкновению своему скотскому, но ведь не звонит! И не приходит! Почему?! Сейчас ведь каникулы, могла бы позвонить и прибежать тайком от Надьки и ее нового мужа. Не прибегает, не звонит…
Зато вдруг дверной звонок в его квартире ожил. Тренькнул сначала осторожно и коротко, будто пробировал его кто-то на исправность, и тут же залился долгими и пронзительными трелями.
— Да иду уже! — крикнул Невзоров, запутавшись в соскочивших с ног тапках. — Иду! Кого черт принес на ночь глядя?!
Ночь, конечно, еще не наступила. Всего-то десять минут одиннадцатого было. Но все равно! Он никого не ждал, ни с кем не договаривался. Со службы обычно тревожили его телефонными звонками, а тут вдруг в дверь позвонили.