Демон в белом
Шрифт:
Каракс.
– Это правда вы? – Солдат отшатнулся прежде, чем я успел ответить. – Бог, Земля и император… – Он очертил в воздухе знак солнечного диска, поспешно дотронувшись до лба, губ и груди. – Это вы. – Его рука задержалась на груди, нащупывая сквозь форменный мундир какой-то амулет. – Значит, я не ошибся. Когда вы со мной заговорили, я… не сразу поверил, что вы настоящий.
Он окинул взглядом окружавших нас нобилей, черно-серых логофетов, белых стражников и ярко-алых марсиан. Казалось, ему хочется стать невидимым, исчезнуть. Но в Вечном Городе это было невозможно.
Спрятаться не мог никто. Даже простой легионер.
– Вполне настоящий, – ответил я, отходя от колонны.
– Настоящая заноза в заднице, – пробурчал себе под нос Паллино.
Я исподлобья взглянул на старого друга, и он виновато улыбнулся в ответ.
– Мне понравилась ваша речь, – сказал я Караксу. – Не каждый лорд справился бы.
Мы в молчании постояли друг против друга, не решаясь продолжить. Легионер был выбрит наголо, как положено, на смуглой коже шеи чернели идентификационные татуировки. Он то и дело порывался открыть рот, но всякий раз пресекал себя. За то время, что я был рыцарем, его терзания стали мне хорошо понятны.
Одарив солдата своей лучшей, самой кривой улыбкой, я спросил:
– Ваше имя Каракс?
– Да, сэр! То есть ваша светлость. – Он выпрямился почти по стойке смирно. – Каракс с Арамиса, сэр. Триастр. Вторая когорта Триста девятнадцатого легиона Центавра, сэр. Ваша светлость. Сэр.
Он спохватился и отдал честь, прижав кулак к груди.
Я ответил тем же.
– Каракс, просто «сэр» достаточно. Мы оба солдаты.
И когда это случилось? Когда я стал солдатом? Я вовсе не собирался им становиться. Я покинул дом, чтобы учить языки, стать схоластом. Не сражаться и уж точно не убивать.
Не умирать.
– Это правда? – спросил он. (Я сразу понял, о чем он, но позволил продолжить.) – То, что вас невозможно убить.
Помня о камерах, я не мог сказать ему всей правды. Даже если бы мог, он все равно не поверил бы. Если бы я ответил «да», Каракс счел бы меня аферистом. «Нет» – лжецом.
– Так считают.
Каракс кивнул, удовлетворенный моим ответом.
– Говорят, вы голыми руками убили одного их короля.
– Князя, – поправил его я и поднял два пальца. – Не одного, а двоих. И не голыми руками, а мечом.
Я машинально покрутил кольцо на левом большом пальце, которое забрал у князя Аранаты после его убийства. Руки невольно задрожали, и мне пришлось сжать их в кулаки. Я отрубил князю голову после того, как оно отрубило мою. Я до сих пор помнил, как смотрел на свое обезглавленное тело, пока тьма не окутала меня. Пока я не вернулся.
Паллино заерзал. Он тоже видел. Он знал правду.
– Сэр, война скоро закончится? – спросил Каракс, потупив взгляд, словно боялся смотреть на меня. – Я на императорском пособии еще с довоенных времен. Почти всю жизнь во льду, понимаете? Дома не был… даже не знаю сколько. Лет семьсот? У меня, наверное, уже сотня внуков. Если вернусь, меня не узнают. Нас таких много. Ребята не возвращаются домой. Закончить бы эту войну.
Его ладонь снова сжала предмет, который он носил под формой.
Несчастный меня растрогал. Сколько ему приходится спать в крионической фуге среди звезд? Такова была судьба большинства солдат – быть запертыми в морозильнике, дожидаясь пробуждения, в час по чайной ложке отбывая положенный срок службы. Месяц-два за десять лет. Это было несправедливо, но, в конце концов, что во Вселенной справедливо?
– Не знаю, – ответил я, приближаясь к нему на шаг.
Он отпрянул как от огня.
– Но ведь говорят, что вы можете заглядывать в будущее.
– Много чего говорят, – усмехнулся я.
Видеть будущее я не мог. Мне его иногда показывали, но сам я не имел над этим власти.
Считается, что людям лучше никогда не встречаться со своими кумирами. Я чувствовал, что не оправдываю ожиданий этого солдата, но сказать правду не мог. Благосклонность императора давала мне защиту, и все же говорить в этом месте начистоту грозило катастрофой.
– Каракс, война непременно закончится. Когда-нибудь. Может, и мы еще снова встретимся, когда это случится.
Я полагал, что солдат поникнет, огорченный моими уклончивыми ответами, но он, напротив, просиял и расправил плечи.
– Сэр, я хотел бы кое-что вам передать, если позволите.
Казалось, эта мысль только что осенила его. Он мгновенно снял с шеи тонкую цепочку и протянул мне маленький серебряный медальон:
– Сэр, я был на Аптукке пятьдесят лет назад. Это, конечно, пустяковина, но больше у меня ничего нет.
Это был медальон-молитвенник с изображением иконы Стойкости. Я взял его и положил на раскрытую ладонь, стараясь не выдавать эмоций. Я не верю и тогда не верил в религию Капеллы. Но я улыбнулся:
– Спасибо, солдат. Я рад, что вы были на Аптукке. Я…
– Как вам это удалось? – вырвалось у него. – Как вы убедили Бледных отступить без единого выстрела?
– Я… – перевернув медальон, я запнулся.
Он был маленьким, примерно с мой ноготь, и круглым, как монета. На обратной стороне изображено имперское солнце с двенадцатью лучами, поверх которого грубо нацарапан ножом трезубец вроде тех, что рисуют в руках дьявола. Вроде того, что был вышит алой нитью на моей шинели. Древко пересекало солнце посередине точно так же, как древко трезубца на моей груди проходило сквозь пентакль. Я сжал вещицу в кулаке и притянул к себе.
– Я убил их князя, – улыбнулся я, хотя сказанное было правдой лишь отчасти.
Бледные пустили меня на борт своего корабля, и я вызвал князя Улурани на дуэль. Оно приняло вызов, решив отомстить за смерть другого вождя, Аранаты. Пока шла дуэль, Паллино с лейтенантом-коммандером Гароне заминировали весь корабль. Сьельсины оказались в нашей милости и вынужденно бежали.
Сьельсины отнюдь не люди. С ними невозможно дискутировать, как с людьми. Я понял это почти три сотни лет назад, когда встретился с Аранатой на Воргоссосе.