Демон воздуха
Шрифт:
Я набросился на кашу, а сестра не преминула заметить:
— Надеюсь, с этим не случится то же, что и с твоей предыдущей едой? Или ты уже не можешь переваривать твердую пищу?
— Оставь этот разговор, Нефрит, — буркнул я сквозь набитый рот. — Я не пью уже много лет. — Про себя я подумал, что вино старика Доброго в счет не идет, поскольку им я лечился; и ядовитое зелье Туманного, насильно влитое в меня, разумеется, тоже не считалось.
И все же он залил в меня самое настоящее вино. Я до сих пор помнил, как от него потеплело в животе, только охоту к нему у меня
— Что такое? Тебе не нравится? — спросила мать.
— Не привык к простой домашней пище, — съязвила сестра. — Он же кормился лакомствами с хозяйского стола. А наша простецкая еда вызывает у него рвоту… Дай-ка ему зеркало, мама! Пусть полюбуется на себя, посмотрит, во что превратился!..
— Послушайте, да я просто наелся, не могу больше… — Я умолк, когда увидел свое отражение в зеркале.
Свои глаза с расширенными зрачками, бегающие из стороны в сторону, я все же признал, несмотря на сильно распухшие веки. Остальное было не мое — под глазами иссиня-черные круги, распухший переломанный нос, бесформенные уши и, по-видимому, совсем изуродованное тело под плащом, на которое я даже не отваживался взглянуть.
— Ну да, я не красавец, — признал я, когда обрел дар речи. — Ну да, я побывал в драке. Но она произошла не по моей вине!
— Удивляюсь, как ты еще помнишь что-то, — язвительно заметила сестра.
— А сама-то как выглядела, когда Амаштли в последний раз поколотил тебя? — огрызнулся я, теряя терпение. Мой зять и впрямь любил дать волю своим кулакам, как моя сестра своему языку.
— Ну хватит! — вмешалась мать, за долгие годы привыкшая разнимать нас. — Яот, ты же ведь не ради ссоры сюда пришел! Чего тебе надо?
— Мне надо поговорить со Львом.
Мать с сестрой переглянулись, потом мать с несвойственной ей вкрадчивостью произнесла:
— У тебя опять неприятности, не так ли? Это серьезно?
— Моя жизнь в опасности.
— О-о!.. Куда как серьезно! — снова съязвила сестра.
— Послушайте, вы поможете мне или нет?!
— Мы пошлем ему весточку, — сухо сказала мать. — А вот придет ли он, это уже другой вопрос. Он не любит тебя, Яот.
— Знаю.
— А ты пока отмылся бы. Попарься в баньке. Да, да, банька — это отличная мысль! Хоть на какое-то время скроешься с наших глаз!
Я посмотрел на крытую куполом баньку и представил себе, как, сняв свои грязные лохмотья, избавлюсь наконец от городской пыли и копоти в этом сладостном мире пара и чистой воды.
— А кто будет топить? — спросил я, с подозрением глядя на сестру.
— Я! — решительно ответила Нефрит. — Не беспокойся, протоплю как надо. Можешь мне поверить!
Сестра сдержала слово и растопила баню до красного жара.
— Может, мне зайти и отхлестать тебя веничком? — поинтересовалась она со злорадной улыбкой, когда я раздевался.
— Ну уж нет, спасибо.
Представив, как сестрица будет отхаживать меня связкой длинных прутьев, я передернулся. Кроме того, мне необходимо было собраться с мыслями. Ничто на свете так не освежает взгляда на жизнь, как хорошая парная баня. Там нельзя бегать, драться или ругаться — можно только думать.
Я размышлял о людях, с которыми познакомился начиная с праздника Поднятых Знамен. Их имена и лица всплывали перед моим мысленным взором.
Первым среди них был Сияющий Свет — любезный юноша, который, если верить его деду, успел освоить почти все земные пороки. Старик Добрый считал, что Сияющий Свет и Туманный состоят в любовной связи, но настолько ли сильно было влияние Туманного на юношу, чтобы убедить того расстаться со своим состоянием? И как сумел он заставить юного торговца преподнести в жертву богу войны какого-то замученного истощенного пленника и тем самым опозорить доброе имя всей своей семьи?
Эти мысли привели меня к Туманному. Я не мог представить его лицо, так как под вечным слоем сажи ничего нельзя было разобрать. Но в имени его достаточно было заменить первоначальный иероглиф, означающий «молодого человека», на «клубящийся туман», как все моментально становилось на свои места. Был ли он в действительности моим извечным соперником Тельпочтли? Если да, то выходило, что именно Тельпочтли прибрал к рукам деньги моего хозяина и Сияющего Света, состоял с Сияющим Светом в любовной связи, а теперь еще и держал его у себя в плену. Если увечья на мертвом теле из канала и на теле омовенного раба Сияющего Света наносились одной и той же рукой, значит, Тельпочтли держал у себя и остальных пропавших колдунов. Неужели все это было задумано только в ответ на историю столетней давности? Во мне зашевелилась какая-то детская обида — ведь в том, что случилось много лет назад, даже не было моей вины!
Теперь я попал между этим сумасшедшим и моим хозяином, которому так нужны были эти колдуны, что он охотно пожертвовал бы мною в обмен на них. Вспомнив изборожденное морщинами лицо старика Черные Перья, я вдруг понял, что до сих пор не знаю, почему главный министр так рьяно гоняется за этими колдунами и даже готов перейти дорожку самому императору.
Вспомнил я и еще двух человек, которых мне теперь не хотелось бы видеть никогда.
Во-первых, Лилия. Мне нравилась эта женщина, но ее образ в моей душе оказался теперь связан с предательством — после того, как мои враги с ее помощью выведали мои секреты и попытались убить меня. И мне было совершенно наплевать, что она сделала это ради спасения жизни своего сына. Она пролежала в моих объятиях всю ночь и только утром призналась, что использовала меня. Об этой женщине я теперь не мог вспоминать, не скрипя яростно зубами.
Труднее всего приходилось думать о другом человеке. О Проворном. Если его отец и впрямь Тельпочтли, значит, матерью, несомненно, являлась Маисовый Цвет. И возраст у парня был подходящий. Я понимал, что, несмотря на все наши предосторожности, дитя Маисового Цвета могло оказаться моим. Знал ли это Проворный? И не потому ли он спас меня от Тельпочтли? И не из-за этого ли показалось Лилии, будто он боится Тельпочтли? Но если так, то зачем он тогда вообще ввязался в это дело вместе с Тельпочтли?