Демон

Лермонтов Михаил Юрьевич

XII

В то время сторож полуночный, Один вокруг стены крутой Свершая тихо путь урочный, Бродил с чугунною доской, И возле кельи девы юной Он шаг свой мерный укротил И руку над доской чугунной, Смутясь душой, остановил. И сквозь окрестное молчанье, Ему казалось, слышал он Двух уст согласное лобзанье, Минутный крик и слабый стон. И нечестивое сомненье Проникло в сердце старика… Но пронеслось еще мгновенье, И стихло всё; издалека Лишь дуновенье ветерка Роптанье листьев приносило, Да с темным берегом уныло Шепталась горная река. Канон угодника святого Спешит он в страхе прочитать, Чтоб наважденье духа злого От грешной мысли отогнать; Крестит дрожащими перстами Мечтой взволнованную грудь И молча скорыми шагами Обычный продолжает путь. . . . . . . . . . .

XIII

Как

пери спящая мила, Она в гробу своем лежала, Белей и чище покрывала Был томный цвет ее чела. Навек опущены ресницы… Но кто б, о небо! не сказал, Что взор под ними лишь дремал И, чудный, только ожидал Иль поцелуя иль денницы? Но бесполезно луч дневной Скользил по ним струей златой, Напрасно их в немой печали Уста родные целовали… Нет! смерти вечную печать Ничто не в силах уж сорвать!

XIV

Ни разу не был в дни веселья Так разноцветен и богат Тамары праздничный наряд. Цветы родимого ущелья (Так древний требует обряд) Над нею льют свой аромат И сжаты мертвою рукою Как бы прощаются с землею! И ничего в ее лице Не намекало о конце В пылу страстей и упоенья; И были все ее черты Исполнены той красоты, Как мрамор, чуждой выраженья, Лишенной чувства и ума, Таинственной, как смерть сама. Улыбка странная застыла, Мелькнувши по ее устам. О многом грустном говорила Она внимательным глазам: В ней было хладное презренье Души, готовой отцвести, Последней мысли выраженье, Земле беззвучное прости. Напрасный отблеск жизни прежней, Она была еще мертвей, Еще для сердца безнадежней Навек угаснувших очей. Так в час торжественный заката, Когда, растаяв в море злата, Уж скрылась колесница дня, Снега Кавказа, на мгновенье Отлив румяный сохраня, Сияют в темном отдаленье. Но этот луч полуживой В пустыне отблеска не встретит; И путь ничей он не осветит С своей вершины ледяной!..

XV

Толпой соседи и родные Уж собрались в печальный путь. Терзая локоны седые, Безмолвно поражая грудь, В последний раз Гудал садится На белогривого коня, И поезд тронулся. Три дня, Три ночи путь их будет длиться: Меж старых дедовских костей Приют покойный вырыт ей. Один из праотцев Гудала, Грабитель странников и сёл, Когда болезнь его сковала И час раскаянья пришел, Грехов минувших в искупленье Построить церковь обещал На вышине гранитных скал, Где только вьюги слышно пенье, Куда лишь коршун залетал. И скоро меж снегов Казбека Поднялся одинокий храм, И кости злого человека Вновь успокоилися там; И превратилася в кладбище Скала, родная облакам: Как будто ближе к небесам Теплей посмертное жилище?.. Как будто дальше от людей Последний сон не возмутится… Напрасно! мертвым не приснится Ни грусть, ни радость прошлых дней.

XVI

В пространстве синего эфира Один из ангелов святых Летел на крыльях золотых, И душу грешную от мира Он нес в объятиях своих. И сладкой речью упованья Ее сомненья разгонял, И след проступка и страданья С нее слезами он смывал. Издалека уж звуки рая К ним доносилися – как вдруг, Свободный путь пересекая, Взвился из бездны адский дух. Он был могущ, как вихорь шумный, Блистал, как молнии струя, И гордо в дерзости безумной Он говорит: «Она моя!» К груди хранительной прижалась, Молитвой ужас заглуша, Тамары грешная душа. Судьба грядущего решалась, Пред нею снова он стоял, Но, боже! – кто б его узнал? Каким смотрел он злобным взглядом, Как полон был смертельным ядом Вражды, не знающей конца, — И веяло могильным хладом От неподвижного лица. «Исчезни, мрачный дух сомненья! — Посланник неба отвечал: — Довольно ты торжествовал; Но час суда теперь настал — И благо божие решенье! Дни испытания прошли; С одеждой бренною земли Оковы зла с нее ниспали. Узнай! давно ее мы ждали! Ее душа была из тех, Которых жизнь – одно мгновенье Невыносимого мученья, Недосягаемых утех: Творец из лучшего эфира Соткал живые струны их, Они не созданы для мира, И мир был создан не для них! Ценой жестокой искупила Она сомнения свои… Она страдала и любила — И рай открылся для любви!» И Ангел строгими очами На искусителя взглянул И, радостно взмахнув крылами, В сиянье неба потонул. И проклял Демон побежденный Мечты безумные свои, И вновь остался он, надменный, Один, как прежде, во вселенной Без упованья и любви!.. – На склоне каменной горы Над Койшаурскою долиной Еще стоят до сей поры Зубцы развалины старинной. Рассказов, страшных для детей, О них еще преданья полны… Как призрак, памятник безмолвный, Свидетель тех волшебных дней, Между деревьями чернеет. Внизу рассыпался аул, Земля цветет и зеленеет; И голосов нестройный гул Теряется, и караваны Идут звеня издалека, И, низвергаясь сквозь туманы, Блестит и пенится река. И жизнью вечно молодою, Прохладой, солнцем и весною Природа тешится шутя, Как беззаботная дитя. Но грустен замок, отслуживший Года во очередь свою, Как бедный старец, переживший Друзей и милую семью. И только ждут луны восхода Его незримые жильцы: Тогда им праздник и свобода! Жужжат, бегут во все концы. Седой паук, отшельник новый, Прядет сетей своих основы; Зеленых ящериц семья На кровле весело играет; И осторожная змея Из темной щели выползает На плиту старого крыльца, То вдруг совьется в три кольца, То ляжет длинной полосою И блещет, как булатный меч, Забытый в поле давних сеч, Ненужный падшему герою!.. Всё дико; нет нигде следов Минувших лет: рука веков Прилежно, долго их сметала, И не напомнит ничего О славном имени Гудала, О милой дочери его! Но церковь на крутой вершине, Где взяты кости их землей, Хранима властию святой, Видна меж туч еще поныне. И у ворот ее стоят На страже черные граниты, Плащами снежными покрыты; И на груди их вместо лат Льды вековечные горят. Обвалов сонные громады С уступов, будто водопады, Морозом схваченные вдруг, Висят нахмурившись вокруг. И там метель дозором ходит, Сдувая пыль со стен седых, То песню долгую заводит, То окликает часовых; Услыша вести в отдаленье О чудном храме, в той стране, С востока облака одне Спешат толпой на поклоненье; Но над семьей могильных плит Давно никто уж не грустит. Скала угрюмого Казбека Добычу жадно сторожит, И вечный ропот человека Их вечный мир не возмутит.

Примечания

Печатается по так называемому «придворному» списку – ЦГИАЛ, ф. № 1075 (Философовых), ед. хр. № 1179. Этот список, идущий от Лермонтова, писарской, с поправками рукой А. П. Шан-Гирея, послужил для набора первого издания «Демона» в Карлсруэ в 1856 году. Стихи диалога «Зачем мне знать твои печали», вводятся из второго карлсруйского издания «Демона», 1857 года. Стихи «Как трещина, жилища змея», «Дыханья тысячи растений», «Седый Гудал себе построил», «Чей конь примчался запаленый», «Как мрамор, чуждый выраженья»,»Безмолвно поражая в грудь» исправлены по авторизованному списку – ГПБ, собрание рукописей Лермонтова, № 4, то есть по тексту VI редакции поэмы (8 сентября 1838 года). Все эти исправления совпадают с текстом карлсруйского издания 1857 года.

Датируется началом 1841 года, когда Лермонтов, по приезде в отпуск с Кавказа, в последний раз переработал свою поэму. По рукописи этой окончательной, VIII, редакции и был изготовлен тогда же «придворный» список для чтения при дворе наследника (см. ниже). А. П. Шан-Гирей, свидетель работы Лермонтова над поэмой и, судя по поправкам в списке, участник в его изготовлении, впоследствии категорически утверждал, что этот список – «единственный экземпляр полный и после которого „Демон“ не переделывался» (А. П. Шан-Гирей. М. Ю. Лермонтов. Приложение к «Запискам» Е. А. Сушковой. Изд. «Academia», Л., 1928, стр. 386).

При жизни Лермонтова поэма не была напечатана. По рукам ходили многочисленные списки с резко различавшимися текстами, в разных редакциях, иногда искусственно комбинировавшихся переписчиками. Печатные тексты «Демона», как и списки, сильно разнились друг от друга. Автографа же или авторитетного списка поэмы в последней редакции не сохранилось. Всё это породило ожесточенные споры исследователей-литературоведов на протяжении почти целого столетия по вопросу о том, что же считать последней редакцией поэмы. Было выдвинуто даже предложение обратиться к методу реконструкции текста «Демона» путем сличения ряда списков и составления на их основе редакции, наиболее приближающейся к авторской. Положить конец этим спорам могло нахождение авторитетной рукописи последней редакции «Демона». Такая рукопись («придворный» список) была найдена в 1939 году (в фондах ЦГИАЛ).

По смерти поэта А. А. Краевский хотел опубликовать поэму в «Отеч. записках». Так как подлинника у Краевского не было, то поэма набиралась по неавторитетному списку. Краевский подписал к печати корректуру 9 декабря 1841 года, однако в январском номере журнала, вместо поэмы, появилось извещение: «Поэма Лермонтова „Демон“ не будет напечатана по причинам, не зависящим от редакции» («Отеч. записки», 1842, т. 20, № 1, отд. VI, стр. 42). С большим трудом удалось В. Г. Белинскому и А. А. Краевскому получить цензурное разрешение на публикацию отрывков из «Демона» по списку, собственноручно изготовленному и отредактированному Белинским и являвшемуся контаминацией текстов двух редакций – 8 сентября 1838 года и начала 1841 года, с предпочтением первой из них, ценившейся Белинским выше в идейном отношении (см.: А. Михайлова. Белинский – редактор Лермонтова. «Лит. наследство», т. 57, 1951, стр. 261–272). Эти отрывки появились в «Отеч. записках» (1842, т. 22, № 6, отд. I, стр. 187–201) без заглавия, как «Отрывки из поэмы», и перепечатывались потом без изменений в «Стихотворениях М. Лермонтова», изданных И. Глазуновым (ч. 2, СПб., 1842, стр. 163–197), в «Сочинениях Лермонтова», изданных А. Смирдиным (т. 1, СПб., 1847, стр. 220–242) и позднее – И. Глазуновым (изд. 3-е, т. 1, СПб., 1852, стр. 218–240; изд. 4-е, т. 1, СПб., 1856, стр. 218–240).

Запрещенный в России, «Демон» был впервые издан полностью за границей (в Бадене, в Карлсруэ), [7] в 1856 году, по «придворному» списку, А. И. Философовым, родственником Лермонтова по жене своей, урожденной Столыпиной (о Философовых см.: А. Н. Михайлова. Лермонтов и его родня по документам архива А. И. Философова. «Лит. наследство», т. 45–46, 1948, стр. 661–690). В распоряжении Философова был также автограф последней редакции поэмы, по которому изготовлялся «придворный» список. Этот автограф, представлявший переработку беловика VII редакции в последнюю (VIII), был прислан ему собственником рукописи, Д. А. Столыпиным. В 1857 году в Карлсруэ было напечатано второе издание «Демона» (с титулом, тождественным изданию 1856 года) при участии И. И. Базарова, несколько отличавшееся от первого. В основу его Базаров положил автограф, содержавший исправления, сделанные поэтом в начале 1841 года, причем некоторые исключенные Лермонтовым стихи попали в основной текст второго издания. В нем, например, был напечатан диалог Тамары с Демоном «Зачем мне знать твои печали», а вместо стихов первого издания («Напрасно женихи толпою…») в основном тексте второго издания даны стихи VI редакции поэмы (от слов «Не буду я ничьей женою»), стихи же последней, VIII, редакции помещены в подстрочном примечании, и т. д. (см. варианты).

7

Демон. Восточная повесть, сочиненная Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. Переписана с первой своеручной его рукописи, с означением сделанных им на оной перемарок, исправлений и изменений. Оригинальная рукопись так чиста, что перелистывая оную, подумаешь, что она писана под диктовку, или списана с другой. Сентября 13-го 1841 года. Карлсруэ. В придворной типографии В. Гаспера. 1856. (58 страниц).