Демон

— Не спи, замерзнешь! — голос инструктора вывел меня из оцепенения и вернул мой отчаявшийся разум обратно в многострадальное, перевязанное страховочными ремнями тело. — Ты сбит! Сажай машину, бестолочь!

Я послушно бросил истребитель к бетонке аэродрома, пытаясь вывести машину на посадочную глиссаду, но не тут-то было: где-то в дебрях электроники за спинкой моего бронекресла рванул пиропатрон, и кабину мгновенно заволокло едким дымом. Автоматически переключив шлем на сонарную графику, я тут же врубил систему пожаротушения, но неутомимая фантазия механиков службы обеспечения и тут сыграла со мной злую шутку: система не сработала! Мало того, почти сразу отключились вообще все приборы, сервоприводы штурвала и экраны

внешнего обзора. Я похолодел: «Торнадо» несся к земле практически вслепую, причем на скорости, почти в четыре раза превышающей скорость звука. Рванув на себя рычаг газа и задрав нос машины вверх, я попытался было снизить скорость снижения, но, судя по всему, и этот маневр был предусмотрен: истребитель вообще перестал слушаться штурвала. К тому же отказала связь и отключилась подача кислородной смеси в скафандр. Матеря инструкторов, на чем свет стоит, и, с ужасом услышав, что басовитое гудение моторов смолкло, я нажал на кнопку аварийного срабатывания катапульты и напряг тело в ожидании удара снизу. Как бы не так: естественно, и тут меня ждал облом. Рвануть механический рычаг на себя и убедиться, что он вообще не прикреплен к чему бы то ни было, заняло у меня еще полсекунды. Кожей чувствуя, как машина теряет высоту, я выпустил все имеющиеся на истребителе тормозные плоскости, дал полную тягу на носовые эволюционники, и, чувствуя бешенную вибрацию корпуса, расстегнул ремни и выхватил штатный «Кросс». Кое-как преодолев метра три от своего кресла до люка, и расстреляв его к чертовой матери, я с трудом дождался, пока машина снизит скорость километров до четыреста в час, и, сжавшись в комок, под прикрытием торчащей наружу створки выскочил из потерявшей управление машины…

«Торнадо» падал почти отвесно, и, судя по альтиметру в шлеме, до бетонки ему, а, значит, и мне, оставалось чуть больше двух километров. Борясь с паническим желанием немедленно открыть парашют, я медленно погасил скорость падения, сначала выставив в стороны локти, а потом и руки, и выпрямив ноги. Улегшись горизонтально и убедившись, что скорость свободного падения стабилизировалась, на высоте девятисот метров я, наконец, бросил «медузу». К моему удивлению, парашют раскрылся. Немного расслабившись, я посмотрел вниз и, закусив губу, понаблюдал за тем, как приземляется мой «Торнадо»: командой по радио были отключены все «неисправности», и истребитель весом в пятьдесят восемь тонн, перейдя на автопилот, почти мгновенно замер метрах в десяти от земли. А потом аккуратно встал на посадочные опоры. Я представил себе свои ощущения при экстренном торможении, останься я внутри машины, и меня сразу замутило: за последние две недели я уже четыре раза испытывал это непередаваемое чувство, и каждый раз после этого по два дня проводил в госпитале, в руках садистов медицинской службы полка. В пятый раз, боюсь, я бы этого не перенес… Хотя, наверное, заставили бы…

Тем временем парашют снизился до высоты в пятьдесят метров, и я, разогнав его в «запятой», зажал стропы управления и замер в десяти сантиметрах от поверхности. Легкий удар в подошвы скафандра, и я, разгерметизировав и сняв шлем, скатал почти невесомую ткань купола и легкой трусцой понесся в сторону ограды аэродрома. Я бы совершенно не удивился, если бы кто-нибудь из офицерского состава, для проверки быстроты моей реакции решил бы посадить мне на голову какой-нибудь корвет или линкор класса «Викинг». При этом «забыв», что выхлоп линкора на финише способен выжечь дотла круг радиусом километра в полтора.

Однако, как ни странно, линкоров поблизости не оказалось, мне по дороге не встретилось ни капканов на медведя, ни какой-нибудь завалящей лужицы с кислотой, ни пещерной медведицы. Мало того, от здания диспетчерской в мою сторону летела «Зебра», десятиместный бот, предназначенный для подбора потерпевших крушение в океане. Я на всякий случай подготовился к любым неожиданностям, перезарядил «Кросс» и, дождавшись, пока машина приблизится ко мне на расстояние в пятьдесят метров, присел на колено и приготовился к стрельбе. Увы, в машине не оказалось ни одного андроида. И вообще, судя по оскалу Кощея, сидящего за рычагами, тренировка закончилась. И ее результаты его не радовали. Не смотря на двенадцать истребителей и два корвета, сбитых мною за последние два часа. Впрочем, ему виднее: его нашивка «Мастер-пилот» внушала уважение любому курсанту Академии даже на восьмом, выпускном курсе, так как во всем Флоте таких специалистов насчитывалось всего восемнадцать человек. А знак «Мертвая голова» на его груди давался лишь при подтвержденном

уничтожении более ста боевых единиц противника. Даже Клосс, лучший пилот курса, ни разу не выдерживал против Кощея более десяти минут. Так что при всей его злобности и фантастической изобретательности каверз и ловушек лучшего инструктора в Академии просто не было. И нам, десяти счастливчикам, которым повезло попасть в его группу, завидовал весь курс. Не говоря уже про молодежь, еще не допущенную к самостоятельному пилотированию тяжелых боевых машин.

— Курсант Волков! Марш в «Зебру»! — не дав мне доложиться, рявкнул он и, даже не попытавшись притормозить или проверить, успел ли я оказаться внутри, развернул бот и прибавил скорость.

Само собой, я успел, иначе вылетел бы еще на первом курсе:

— За время тренировочного полета сбито… — начал было я, но Кощей отмахнулся от доклада рукой и не глядя назад, приказал:

— Переодевайся! Там, сзади, твои вещи! Тебя забирают! Твою работу я видел. Неплохо! Остальное услышишь в штабе. Тебя ждет какой-то полковник Родригес. В кабинете начальника курса.

Я оторопел: слово «неплохо» на моей памяти из уст капитана Кощеева я не слышал ни разу. Мне вообще казалось, что градаций выше «задохлика» или «недоумка» для него не существует. Представив, что могло выбить вечно невозмутимого инструктора из привычной колеи, я немного заволновался. Что не помешало мне переодеться и привести себя в порядок. Так что перед штабом, выскочив из «Зебры», я был готов практически ко всему. Кроме напутствия Кощея:

— Удачи тебе, Вик! Береги себя, ладно?

Оторопело повернувшись к мрачно разглядывающему меня капитану, я непонимающе уставился на него и с трудом догадался, что протянутую мне руку надо пожать: такой фамильярности со стороны представителей офицерского состава Академии я себе и представить не мог.

— Спасибо, сэр! — выдавил я. — Разрешите идти?

— Иди!

Взлетев по ступенькам штаба, я на бегу отдал честь часовым у Знамени Академии и через минуту приготовился было постучать в дверь кабинета полковника Нопфлера, но дверь распахнулась сама, и начальник курса рывком втянул меня внутрь, как какого-нибудь щенка:

— Где тебя носит, Волков? Мы тут тебя заждались!

— Выполнял тренировочный полет по утвержденному графику, сэр! — вытянувшись в струнку, отрапортовал я.

— Закрой рот и сядь где-нибудь в сторонке! — рыкнул полковник и, не дожидаясь выполнения команды, запулил мною куда-то в сторону роскошного кожаного дивана с сидящим на нем незнакомым майором.

Умудрившись не потерять равновесия при приземлении, я довольно мягко опустился на свободное место и быстренько оглядел кабинет, где до этого был всего два раза. На третьем курсе, после драки с курсантами десантно-штурмового факультета, когда одиннадцать будущих лейтенантов из расположенной поблизости Академии тяжелой планетарной пехоты Военно-Космических сил, благодаря Микки, Рыжему и мне, оказались в госпитале; и на пятом, когда после драки с выпускниками танкового училища я здесь же получил десять суток гауптвахты. Правда, уже всего лишь «за самовольную отлучку с территории Академии».

За последние три года в кабинете не изменилось ничего: те же бесконечные стеллажи с кристаллами голофильмов, тот же монитор компьютерной сети Академии, то же именное оружие на стенах, — в общем, кроме трех штатских и моего соседа майора Родригеса. Тем временем в кабинет ворвался генерал Ронг, куратор нашей Академии из Генерального штаба Специальных Операций ВКС, и с порога заявил:

— Господа, позвольте представить вам курсанта Волкова!

Я, при появлении генерала вскочивший на ноги, замер на месте, а Ронг, заняв кресло Нопфлера, хмуро оглядел всех присутствующих и добавил:

— Буду краток: он — лучший на курсе. Его реакции намного превосходят ваши те, которые вам необходимы. Вот его досье, — он протянул сидящему рядом с ним седому, на вид довольно молодому мужчине кассету, и хлопнул ладонями по столу, — Насколько я понимаю, объяснений от вас я так и не дождусь?

— Господин генерал! — вскочил майор Родригес. — Вы же знаете, это секретная операция СО ВКС! К чему лишние слова?

— Действительно, к чему? — поддержал его седой.

— А к тому, что на этого мальчика у меня были определенные надежды! — Ронг возмущенно сжал в своих ручищах клавиатуру компьютера и, услышав сухой треск, недоуменно уставился на ее обломки. — Вечно вы мне тычете всякими приказами! А не пробовали вырастить хоть одного Оборотня самостоятельно? Небось, кишка тонка? Ладно, убирайтесь прочь с моих глаз, яйцеголовые!