Демоны без ангелов
Шрифт:
– Что? – Галич резко обернулся к Шуше. – Твоя как фамилия?
– Финдеева.
– Финдеева из Нового Иордана, дочка депутата?
– Да, а что? – Шуша подошла к Цыпину, заряжавшему автомат, и взяла из его арсенала пистолет.
Галич внезапно расхохотался – он смеялся все громче и громче, привалившись спиной к дверям шкафа. Эдуард Цыпин смотрел на Шушу так, словно видел ее впервые.
– Помнишь, Лаврентий все говорил – если бог есть, он нас непременно накажет, – сквозь истерический смех выдавил Галич. – Такую комедию откололи… Вот вам и занавес.
–
– Я с вами.
– Уходи. Я хочу, чтобы ты жила.
– А я хочу быть с тобой. Все, что у меня есть, – это ты. Я тебя люблю, – Шуша, сжав пистолет, шагнула к окну.
В эту самую минуту истек короткий ультиматум. И полковник Гущин снова поднес мегафон к губам:
– В последний раз предлагаю вам сдаться добровольно и освободить заложницу!
– Да заткнись ты! – взвизгнула Шуша и, вытянув руку, выстрелила туда – на звук ненавистного матюгальника, – не глядя, не целясь, не умея стрелять.
Выстрелила и попала.
Полковник Гущин выронил мегафон и рухнул навзничь.
– Отец! – крикнул Федор Басов.
Со второго этажа дома грянула автоматная очередь. И все смешалось разом – хриплые команды спецназа. Выстрелы.
Катя видела, как Басов со своей травматикой в руках под градом пуль ринулся напролом к забору.
Сама она вместе с оперативниками бросилась к полковнику Гущину. Он уже ворочался на земле, кряхтел, пытаясь подняться. Пуля из пистолета угодила в бронежилет, который он надел перед операцией под деловой костюм.
Прямо на уровне сердца – такие выстрелы с такого расстояния удаются только чайникам-новичкам.
Смерть, смерть идет по пятам за такими новичками…
– Федор Матвеевич, как вы? – Катя умом-то понимала, что бронежилет спас, но сердцем…
– Нормально, в порядке, дышать только трудно. Дурень-то мой где, Федька? – шепнул ей Гущин. – Гляди за ним в оба, беды сынок может натворить.
Катя не успела ответить – выстрелы и автоматные очереди. Они оглохли в этой канонаде.
А потом прогремел взрыв, пламя вырвалось из окон второго этажа.
Позже оказалось, что шальная пуля попала в гранату и та сдетонировала, а следом сдетонировали и остальные гранаты.
Пороховой дым еще не рассеялся, а спецназ уже ворвался внутрь дома.
Слышны были стоны раненых. Автоматные очереди и выстрелы смолкли. Операция по захвату вошла в завершающую стадию.
Настало время «Скорых» и медбригад.
Глава 55
Порой лучше молчать
Когда еще шла стрельба и гремели автоматные очереди, следователь Николай Жужин рывком открыл дверь служебной машины, где сидел скованный наручниками Лаврентий Тихвинский.
– Выходи! Я прикажу нашим прекратить огонь. Поговори с НИМИ! Пусть сдадутся, пусть сложат оружие и покинут дом! – Впившись в Лаврентия, он тащил его вон из машины.
– Оставьте меня.
– Там же твои братья, ты же был священником, тебя учили… разве тебя не учили милосердию, состраданию? – Жужин задыхался. – Вы убили ее… Марию… знаешь, кем она была для меня? Мечтой, недосягаемой мечтой! А вы убили ее… твои братья и ты. Думаешь тут отсидеться? А потом на суде рассказывать сказки о своем тяжелом чернобыльском детстве, о своей наследственности? Или молчуном снова прикинешься, как тогда, после явки с повинной? Косить под дурака на экспертизе? Вылезай! Говори с ними! Ты же красноречив, все свидетели про тебя это рассказывали. Иди, уговаривай! Может, шальная пуля в тебя попадет, прикончит!
Лаврентий Тихвинский скованными руками оттолкнул Жужина и сам выбрался из машины. Выпрямился.
Он видел тьму и огни прожекторов, черный броневик спецназа и снайперов за деревьями, людей, суетившихся вокруг раненого полковника с мегафоном, неуклюжего здорового парня, под шквальным обстрелом лезущего через забор. Он не видел тех, кто стрелял из дома. Но знал, что они там…
Он двинулся к ним.
Жужин догнал его и силой потащил назад, снова в машину.
В этот момент в доме и прогремел взрыв, а потом второй.
Когда же все кончилось…
И подъехали «Скорые»…
Когда тела его братьев вытащили из дома…
Он вновь видел перед собой лишь тьму и огни.
Владимир Галич при взрыве погиб сразу. Граната разорвалась в шаге от него. Эдуард Цыпин закрыл своим телом девушку – осколки всего его изрешетили.
Когда его вытаскивали из-под обломков и рухнувшего потолка, он еще был жив.
Девушка… дочь той самой Оксаны Финдеевой – единственной свидетельницы, которую Эдуард Цыпин не сумел убрать, из-за которой, в общем-то, и случилась эта «явка с повинной»… так вот дочь ее, странным образом оказавшаяся здесь, в доме… словно перст божий… нет, не божий, другой направлял ее к ним, к братьям, с самого начала и на их же погибель… так вот эта девушка практически не пострадала.
Если не считать двух оторванных взрывом пальцев на той самой руке, в которой она держала пистолет, что так метко стрелял в живую мишень.
Эдуард Цыпин умер в машине «Скорой».
И с ним угасла навеки для Лаврентия Тихвинского та самая серебряная линия, которую они с братьями видели все, которую они так называли между собой – «серебряная линия». Нечто реальное и осязаемое, но чему так трудно подобрать слова… Внутренняя связь… Голос… зов… паранормальное явление – дар радиации в придачу ко всему остальному, тропинка друг к другу, что и свела их вместе, когда они еще были детьми.
Серебряная линия – их тайна.
В двенадцать лет однажды в июне мальчик в доме священника у стен лавры проснулся в тоске и в слезах.
Этот сон уже часто повторялся, но в тот день к смутным ночным образам наяву присоединилось нечто – словно тебя позвали издалека и указали дорогу, как пройти, как проехать, как найти, отыскать.
Мальчик из лавры в тот день ушел из дома и сел на электричку до Москвы. На вокзале он пересел на метро и доехал до Измайлова.
Вышел и повернул направо – так просто и легко, словно его вели, обещая в конце тайну и радость. И счастье, огромное счастье.