Демоны в Ватикане
Шрифт:
Оказалось однако, что действительность даже хуже, чем я себе нафантазировал. Аурэлиэль приглянулась огрскому вождю отнюдь не как женщина.
А как украшение стола.
Да, именно так. Недаром же на русский язык слово «огр» часто переводят как «людоед». Биологически и мифологически это совершенно неправильно, однако по сути вполне справедливо – огры действительно с удовольствием кушают людей. И эльфов. И гноллей. И гоблинов. Только троллей не кушают, но исключительно из-за того, что тролли на вкус – как старая подошва.
Зато молоденькие эльфийские девушки считаются у этих
Хотя сейчас этим никого особо не удивишь. Средневековье на дворе. Вон, башенные зубцы украшены орнаментом – подгнившими человеческими головами. Это преступники – воры, разбойники, убийцы. С ними тут разговор короткий – снести башку, да и выставить на всеобщее обозрение. В качестве предостережения другим. А казнят прямо здесь, у городских ворот – вон там плаха для благородных, рядом виселица для пролетариата, еще чуть подальше – остатки костра для еретиков и ведьм.
Плаха и кострище сейчас пустуют. Зато на виселице болтается свеженький мертвец – только вчера повесили, даже вонять толком не начал. Правой кисти не хватает – то ли еще при жизни оттяпали, то ли ночью кто-то спер. Колдуны вовсю охотятся за такими вот кусочками экзотических трупов – палец повешенного, глаз утопленника, пепел сожженного…
Очередь тянется медленно. В город пропускают только после тщательного досмотра. Стражники на воротах скучают, опираясь на алебарды, а троица чиновников вовсю трудится. Один допрашивает проезжающих, второй осматривает их повозки, а третий собирает пошлину. Причем каждый входящий и въезжающий почему-то непременно вручает ему три булыжника. Уже пятый мешок набивают камнями.
Наконец-то дошло дело и до нас. Пан Зовесима привычно забормотал, улаживая формальности. Высунул рожу и кардинал, басовито благословляя всех присутствующих. Обыскивать нас не стали, только задали несколько вопросов – кто мы такие, куда следуем, что везем. Почему-то поинтересовались, нет ли у нас на продажу алкогольных напитков.
– Сколько вас? – задал последний вопрос чиновник, обмакивая перо в чернильницу.
– Восемь душ, – пробасил кардинал, машинально осеняя бумагу крестным знамением.
– Тогда извольте положить двадцать четыре камня размером не менее куриного яйца.
Лакеи уже сгружают с крыши увесистый мешок. Пан Зовесима развязал его и показал чиновнику кучу булыжников разной формы. Тот скрупулезно их пересчитал и подписал нам разрешение на проход.
– Нафига им эта галька-то? – не понял я.
– Дело привычное, – пожал плечами Цеймурд. – Улицы здесь мостят камнем. Карьеров поблизости нет. Вот и придумали пошлину – «на благоустройство мостов и дорог». Въезжаешь в город – вынь да положь три камня на каждую душу.
– А если у меня нету?
– Тогда не пропустят. Иди в лес по камни – может, отыщешь. Или плати денежный сбор в двукратном размере.
– Сурово.
– Обыкновенно. Везде так.
Из кареты нам всем пришлось выйти – от обыска мы отмазались, но не от фейс-контроля. Мало ли что – вдруг мы разбойники или вообще нечисть?
Хорошо хоть, раздеваться не заставили. Просто мазнули лениво взглядами, на том и закончилось. Я боялся, что покажусь подозрительным, но ничего особенного во мне не углядели. Монах и монах. В рясе. Здешний менталитет вообще не предполагает мысли, что под капюшоном смиренного инока может скрываться шестирукое чудовище из другого мира.
Впрочем, такое и в нашем мире вряд ли кому придет в голову.
– Проезжайте, – махнул рукой чиновник.
Я шагнул было к карете. Но остановился. До моего суперхслуха донесся приглушенный звук – легкие взмахи крыльев. Хвост рефлекторно шевельнулся, жало встало торчком. Я изо всех сил напрягся, чтобы заставить его лечь смирно.
Но взамен у меня дернулась рука. Верхняя левая выстрелила сама собой, повинуясь инстинкту.
Звук тут же смолк.
Это была птица. Рядом с головой пролетела птица. Синичка, кажется. Совсем они тут оборзели – уже и яцхенов не боятся.
Вложенные в меня рефлексы хищного зверя поневоле заставили среагировать. Я поймал птицу прямо на лету… и свернул ей шею. Абсолютно машинально, даже не задумываясь над тем, что делаю.
Вообще, со мной такое бывает довольно часто. Крыса ли мимо пробежит, птица ли пролетит, рыба ли проплывет – реагирую, как кот при виде мыши. Хорошо хоть, на самих котов и других домашних животных не реагирую – я же все-таки разумное существо, до определенной степени могу подавлять инстинкты. Но дикая птица, да еще столь наглая, что подлетела на расстояние вытянутой руки… нет, я просто не сумел удержаться.
В другой ситуации следующим шагом было бы сожрать добычу прямо с перьями. Это вполне естественно, вам не кажется? Я все-таки яцхен, я могу жрать все, что не ядовито.
И то, что ядовито, тоже могу.
Но сейчас отправить добытый завтрак в пасть как-то малость стремно. На меня и так пялятся с открытыми ртами. Стражники, чиновники, просто зеваки… все таращатся на бедную синицу со свернутой шеей.
Я тут же уронил убитую птичку на землю и сделал вид, что совершенно ни при чем. Ладонь торопливо спрятал в рукав, пока это сиволапое мужичье не заметило, как много у меня пальцев и как сильно они отличаются от человеческих.
Вроде бы никто не заметил. Но возмущение на лицах никуда не пропало. Чиновник, что нас допрашивал, наконец-то справился с отвалившейся челюстью и с трудом выговорил:
– Вы что ж это творите, сударь?!
– Э-э-э… охочусь, – сделал тупую рожу я, старательно не показывая ее из-под капюшона. – А нельзя?
– Конечно, нельзя! – заверещал чиновник. – Запрещено законом! Это же синица!
– Не сезон, что ли?
– Какой еще сезон, сударь?! – выкрикнул чиновник, требовательно шевеля пальцами. Его коллега протянул толстенькую книжицу в сафьяновом переплете. – Цитирую. Указ. Дадено в тысяча триста двадцать восьмом годе Господа императором Священной Римской Империи Людовиком Четвертым Баварским. «Тяжкий штраф ждет того, кто поймает синицу, усердного ловца насекомых. Нарушивший закон должен уплатить королевскую подать шестьдесят шиллингов, а также отдать красивую рыжую курицу и двенадцать цыплят как возмещение». Понятно это вам, сударь?!