День ботаника
Шрифт:
Зверюга издала низкий утробный рык.
Рука сама, без его участия, нащупала в складках плащ-палатки ракетницу.
Фомич неумело выставил рогатину перед собой, зажав её под мышкой, и отставив локоть, словно собирался стрелять. Костяшки пальцев побелели от напряжения, руки мелко тряслись. Дрожь передавалась лезвию, и солнце весело вспыхивало в капельках воды на гладкой стали.
«…кисточки на ушах, бакенбарды, пятна… саблезубая рысь, вот это кто! Но до чего здорова…»
Егор вскинул ракетницу, одновременно оттягивая большим пальцем ударник. Но за мгновение до выстрела рысь перетекла
– Ну, ни хе… себе сюрпризы! А говорили – безопасно!
– Кто ж знал-то? – Фомич опустил рогатину и прислонился к мохнатому, укутанному бурыми волокнами, стволу древовидного папоротника. Лаборанта колотило.
– Они не то что к крыльцу – во двор ГЗ никогда не забирались, а тут на тебе! Совсем страх потеряли, пора учить!
«…ты, пожалуй, научишь! Тоже мне, Зверобой – кожаные памперсы…»
– Что это за тварь такая? Не бывает же саблезубых рысей!
– В Лесу всё бывает. – лаборант справился с тремором, только глаза затравленно бегали туда-сюда. – Подумаешь, эка невидаль – баюн! Раньше за улицей Косыгина, на Воробьёвых горах, их было полно, это сейчас золотолесцы повыбили.
– Баюн?
– Ну, кот-баюн, из сказок, неужели в детстве не читал? Здоровенный такой котище с колдовским голосом. Сидит себе на столбе, а как увидит путника – непременно заговорит, усыпит, а потом убьёт и сожрёт!
– Что съест – это я могу поверить. – хмыкнул Егор. – Но чтобы говорил?..
– Не слышал ты, как они перекликаются в зарослях на полнолуние. Чисто нежить, вроде русалок!
– Или леших?
– Ты лешаков не трожь! – построжел Фомич. – Лешаки – наше всё, без них мы бы хрен чего тут наисследовали. Вот отправят в дальнюю вылазку – сам всё узнаешь.
– А отправят? Я же только-только поступил, ещё на испытательном сроке.
– Куда ты нахрен денешься? На кафедре у тебя одного полная невосприимчивость к эЛ-А. Так что готовься к подвигам во славу микологии – Шапиро тебе не даст штаны просиживать, не для того на работу брал!
Привычное амплуа наставника молодёжи вернула Фомичу душевное равновесие.
– Ладно, пошли, а то нас, поди, заждались.
Из-за завесы проволочного вьюна, заплетавшей крыльцо корпуса «В» – и когда он успел затянуть прореху, двух часов ведь не прошло? – послышался встревоженный голос.
– Эй, мужики, вы там живы, што ль? Отзовитесь!
– Охранник… – лаборант зло сплюнул. – Опомнился! Сожрали бы нас у самых дверей – так бы и давил на базу в обнимку со своим пулемётом, сволочь! Вот закончим дела – напишу на него докладную. Нефиг на посту спать!
VII Д-дут! Д-ду-ду-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут!
Звук прокатился над водой и увяз в сплошной стене чёрно-зелёной растительности. Сергей невольно втянул голову в плечи – умом он понимал, что стрельба с крепостной стены не представляет для них опасности, но, поди, объясни это дремучим инстинктам! А те настойчиво требуют сжаться в комочек на дне пироги, ведь по слуховым перепонкам долбят очереди
Но сжиматься нельзя. Надо изо всех сил орудовать веслом, выгребая против течения, чтобы поскорее миновать опасный участок. И не забывать, что беда может прийти совсем с другой стороны.
– Заряд! – заорал каякер. – Дождёшься, мать твою впоперёк, что нас тут сожрут!
Коля-Эчемин и в спокойной-то обстановке не пытался изображать невозмутимость, приличествующую истинному индейцу. – Чего застыл, собака бледнолицая? Кидай! Д-ду-ду-ду-ду-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут! Д-дут!
«…очередями, говорите, нельзя? Удачи не будет? А вот «кремлёвские» молотят длинными, почём зря, и плевать им на приметы со Спасской башни…»
Сергей схватил подрывной заряд – половинку семидесятипятиграммовой тротиловой шашки со вставленным взрывателем. Выдернул проволочную чеку, швырнул заряд за борт и сжался в комок на дне. Самодельные взрыватели, изготавливаемые умельцами Нагатинского затона из стреляных гильз, нередко срабатывали раньше положенной шестисекундной задержки.
«…двести двадцать три, двести двадцать два, двести двадцать один…»
На счёт «двести двадцать» в днище пироги ударил великанский кулак. Поверхность реки возле самого борта вспухла метровым горбом и выбросила вверх грязно-пенный фонтан. По воде расползлась клякса придонной мути, в ней мелькали неопрятные серо-зелёные клочья.
– Накрыли! – довольно рассмеялся Коля. – В клочья, как Тузик грелку! Теперь не скоро сунутся!
– Не полезут, клык на холодец! – подтвердил егерь. – Отсюда до самого Большого Каменного моста гнёзд больше нет. Считай, проскочили!
Кикиморы обитали в переплетениях корней гигантских чёрных вязов, совершенно разваливших гранитные парапеты Софийской набережной. Самое крупное гнездо было напротив Тайницкой башни Кремля – отсюда хищные октоподы расползлись по затопленным подземным коммуникациям до самой Павелецкой площади. Но если там они предпочитали нападать исподтишка, то здешние твари до такого не опускались. Проходящим мимо Чернолеса лодкам речников приходилось, подобно конвойным эсминцам, отбивающимся от субмарин, глушить кикимор самодельными «глубинными бомбами». Помогали и стрелки с Кремлёвских башен: увидав приближающуюся лодку, они занимали места у крупнокалиберных пулемётов и ЗУшек и, не жалея боеприпасов, поливали огнём заросли на чернолесском берегу.
Д-ду-ду-дут! Д-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут!
– Куда это он лупит? Вроде, гнездо ниже по течению?
– А я доктор? – пожал плечами Эчемин – Может, выдру на мосту заметил? Кажется, мелькнуло что-то…
– Не хотелось бы.
Здоровенные, до двух метров в длину, выдры, чёрные, как, ночь, подобно большинству чернолесских тварей, быстро сообразили, что нападать на проплывающие лодки вплавь – себе дороже. И прыгали сверху, из путаницы лиан и проволочного вьюна, свисавшей с Большого Каменного моста. К счастью, выдр осталось не так много – пулемётчики Водовзводной башни знали своё дело и соревновались в счёте подстреленных монстров.