День исполнения желаний
Шрифт:
– Игра по ролям, – еще шире улыбнулся ей старичок. – А я смотрю, вы любите играть.
И он повернулся к Терещенко.
– Ну что, согласны? – одарил он уже всех своей лучезарной улыбкой.
Класс дружно закричал: «Согласны!» – хотя никто не понял, что от них требуется. И только Таня среди всеобщего ликования была все такой же мрачной.
– Не буду я ни в какие игры играть! – Она вырвалась из рук Веревкиной и склонилась над разбитым горшком. Эмоции эмоциями, но цветку надо было помочь. Было видно, что ствол у растения неестественно вывернут,
– Вы в этом уверены? – Старичок, еще секунду назад стоявший около доски, был уже в центре класса. Таня ошарашенно посмотрела на него. В пылу битвы она забыла все свои мысли и предчувствия, посещавшие ее еще вчера. Щелкунчик, Дроссельмейер… Ей сейчас было не до этого.
– Уверена! – буркнула она, опуская голову, и тут же испуганно вскрикнула. Горшок лежал на боку с отколотым краем, из него высыпалось немного земли, но каких-либо серьезных повреждений у растения не имелось – ствол герани был ровный, листочки чуть припорошило землей.
Таня машинально схватилась за ногу. Она помнила, как острые осколки впились в лодыжку. Но в ноге не было даже следа боли. Да и какие осколки, если она была в джинсах.
Неужели ей все это приснилось?
– До свидания, милые мои, – пропел старичок. – Я к вам еще зайду.
Трясущимися руками Таня собрала рассыпавшуюся землю, сунула осколок от горшка в карман и пошла к своему месту.
– Так, продолжаем урок, – откашлялся историк, решивший, видимо, оставить инцидент без внимания. – Открывайте тетради, пишите тему.
Таня поставила перед собой цветок и спряталась за ним. Ей было стыдно, что она себя так повела. Но еще обидней было другое.
Ее никто не поддержал.
Если бы Сонька «Энерджайзер» швырнула злосчастный амариллис Терещенко в лицо, ей было бы спокойней. А так… Веревкина сидит в обнимку со своим подарком, даже банку с водой где-то раздобыла. И вид у нее при этом такой, словно не Щелкунчик-Терещенко ей этот цветок всучил, а сам принц Уэльский на белом коне прискакал со своих далеких островов и вручил ей его вместе с предложением руки и сердца.
Ходыкина молчит, даже отвернулась от Веревкиной, в тетрадку уставилась. Ее сейчас наверняка больше волнует, каким цветом новую тему написать – красным или зеленым.
Терещенко – так тот вообще делает вид, что ничего не произошло. Смотрит в окно, явно выбирая, в какой цветок вцепиться в первую очередь. И тоже ведь надулся, как индюк, словно Таня у него последний сухарик отобрала. А что она такого сделала? Да любой нормальный человек на ее месте вообще бы этого Терещенко убил, а она пальцем его не тронула! Вернее – не успела тронуть. А это все равно что и не трогала вовсе.
Прозвенел звонок, и Терещенко первым выскочил из класса. Тане же надо было еще поставить герань на место и придумать, чем заменить расколовшийся горшок. В сторону Сони она не смотрела – человек, принявший такой подарок, переставал для нее существовать.
– Таня, может быть,
– А вы разбили руку? – ахнула Таня, только сейчас понимая, как все-таки глупо поступила – устроила истерику, всех переполошила. – Иван Борисович, простите, пожалуйста, но этот Терещенко прямо монстр какой-то. Растения не любит, постоянно их уничтожает.
– Ну, хорошо. – Иван Борисович сел за стол и сложил перед собой руки, как примерный ученик. – Он не любит растения, а ты не любишь людей. В таком случае вы друг от друга ничем не отличаетесь.
– Почему это я не люблю людей? – изумилась Таня такому простому выводу. Что это ее последнее время постоянно про любовь спрашивают? – Я всех люблю, кроме Терещенко.
– Значит, если он не будет ощипывать твоих ненаглядных зеленых друзей, ты перестанешь его ненавидеть? – вернулся к своей мысли историк. Взрослые порой бывают ужасно настойчивыми.
– Мне бы только его расколдовать, – решительно сжала кулачки Таня. – Ой! – закрыла она рот ладошкой, словно выдала самую главную тайну своей жизни.
– Понятно, – вздохнул историк, складывая книжки на угол стола. – Но здесь все не так просто, как тебе кажется.
Это ей кажется? Это у нее глюки? Да Терещенко скоро всю растительность на земле переведет, вот тогда они и попрыгают, схватятся за голову, но уже поздно будет.
Перед уроком русского Таня поступила радикально. Пока Терещенко пропадал где-то в недрах школы, а молчащий звонок милостиво разрешал учащимся резвиться в коридорах, Таня вошла в класс русского языка и убрала стул из-за третьей парты около окна. Потом любовно расставила на подоконнике кактусы и, довольная своей работой, поволокла добычу вон из кабинета.
На русском со стульями была напряженка. Как-то лет сто назад проводили собрание, часть стульев вынесли в коридор, а когда вернули обратно, оказалось, что половина пропала. Словно в воздухе растворилась. На уроках стульев было впритык, только-только, поэтому исчезновение одного означало, что кто-то будет сидеть на полу. А скорее всего русичка просто выгонит его с урока. И тогда у Тани появится передышка на целых сорок пять минут. Средство, конечно, не самое действенное, но даже такая маленькая месть была бы ей приятна.
Не успела Таня устроиться на своем месте, как рядом с ней остановилась Ходыкина. Сначала она постучала ноготками по парте, привлекая Танино внимание, потом смахнула с крышки несуществующую пыль и, глядя куда-то мимо подруги, негромко произнесла:
– Цветок лежал на твоей парте.
– Что? – не поняла Таня.
– Его подарили тебе! – выдохнула Даша и, резко оттолкнувшись от парты, пошла по проходу. – А записку она сама написала.
– Что? – повторила Таня, всем корпусом поворачиваясь вслед ушедшей приятельнице, но Ходыкина уже сидела над своей тетрадкой, вертя в руках оранжевый фломастер – она готовилась к оформлению новой темы.