День моего имени
Шрифт:
Сколько весил наш корабль теперь, после того, как мы сожгли в реакторах почти все горючее? Ни много ни мало сто тысяч тонн, весил пустой, по существу, звездолет. Мыслимо ли, Астер, плавно опустить такую махину на планету, а вслед за тем, уже при взлете, снова разрывать оковы гравитации. Сетчатая конструкция, исчисленная для малых напряжений свободного межзвездного пространства, не выдержала бы - звездолет рассыпался под напором своей собственной тяжести, рухнул как карточный домик. Кроме всех этих невеселых соображений, посадка на поверхность планеты была бессмысленной и потому, что всеуничтожающая струя фотонного двигателя испепелила бы огромные районы, надолго отравила их смертоносной радиацией.
Итак, мы пришвартовались к спутнику Неогеи. Грубые, потрескавшиеся скалы, как будто подернутые пленкой жира, блестели в лучах наших прожекторов. Молчание, хаос каменных громад, торжество мертвой, неодушевленной природы. Над нами, в чуждом небе, тлели походные костры звезд. Впрочем, здешние небеса почти ничем не отличались от ночных небес Земли. Иная, непривычная картина была только в созвездии Центавра, да два главных светила Толимака слились в необыкновенно яркую двойную звезду на фоне созвездия Кита. А в границах созвездия Андромеды мерцала новая звезда первой величины - земное Солнце.
Отныне нашим солнцем становился красный карлик Проксимы. Светил он тускло, как-то нерешительно, словно растягивал на долгий срок и без того убогие запасы термоядерного своего тепла.
Угнетающая панорама дополнялась темным, едва выделяющимся среди звездного роя диском Неогеи, планеты, на которой мы должны были построить завод для выработки горючего.
Прошло три дня после приземления, и на Новую Землю отправился наш разведывательный авангард - автоматическая станция, управляемая роботом. Это был тот самый механический умник, что пытался состязаться в красноречии с беднягой Ксеноном. Дерзкую табличку на панели электронного чудища, гласившую, как ты помнишь, Астер, "СОГЛАСЕН ВЗАИМНУЮ ДЕМОНТИРОВКУ", предусмотрительный Регул урезал втрое. Теперь на злополучной панели красовалось одно-единственное слово: "СОГЛАСЕН".
В последующие несколько дней к Неогее отправились еще две автоматические станции.
НЕОГЕЯ
Ракета опустилась на высокое скалистое плато, возле берега большого застывшего озера. Разведывательные танкетки поработали на славу, отыскав идеальную площадку для приземления наших межпланетных кораблей, - ровная, гладкая скала простиралась на несколько десятков квадратных километров.
Занимался шестнадцатичасовой день Неогеи. Проксима пылала низко над горизонтом, заливая пунцовыми лучами все окрест. В сумраке слабо проблескивало вишневое озеро. Теснились скалы, будто вырезанные по контуру исполинскими атомными резаками. И над всем - над утесами, над озером, над ущельями - витал фиолетовый туман, медленно тающий пар расплавленной огненной струи, исторгнутой давно уже замолкнувшими ракетными дюзами.
Последним из ракеты вышел Теллур. Даже здесь, едва ступив свинцовой подошвой своего теофрастрового ботинка на каменья нового мира, твой отец, Астер, ни в чем не изменил себе. Миновав спутников, громогласно восторгавшихся новоявленными красотами, Теллур зашагал к ближайшей разведывательной танкетке. На месте каждой танкетки предстояло смонтировать радиофары - своеобразные маяки для всех последующих ракет. Впрочем, никто не удивился серьезности и деловитости Теллура: впереди был непочатый край работы. Надо было построить электроцентрали и заводы, разметить площадки для ракетодромов, наладить производство десятков тысяч тонн антивещества. Но прежде всего соорудить жилища для нас самих...
Первой, как всегда, испытала неожиданности новой планеты биолог Талия. Она монтировала антенну радиофары и так увлеклась новым для нее делом, что не заметила опасности. А когда заметила, было уже поздно. Обвитая рваными клочьями тумана, она медленно и неотвратимо погружалась во что-то липкое, вязкое, в какую-то отвратительную слизь. Как обычно бывает в подобных ситуациях, впечатлительная женщина немедленно вообразила, что ее поглощает трясина.
– Атаир!
– тихо вскрикнула она. Или ей лишь показалось, что она вскрикнула?
Не дождавшись ответа, поглощаемая чем-то, чему даже не подыщешь названия, она закрыла от страха глаза и представила, что стала добычей некоего мерзкого существа, затаившегося в бесчисленных расщелинах этой планеты.
– Атаир!
– собравшись с силами, выдохнула, она.
– Что такое?
– пророкотал в ее шлеме голос Атаира.
– Атаир! Тону, ничего не вижу! Трясина!
– Не двигайся! Под тобою растопилась корка льда! Не бойся! Сейчас я тебя извлеку из трясины!.. Сейчас... А-а, вот черт, огнемет забарахлил!
Талия терпеливо ждала. Наконец возгласы Атаира, на все лады проклинавшего конструкцию злополучного огнемета, были перекрыты басом Теллура:
– Спокойно! Опусти черный фильтр! Включаю!
Ей почудилось, будто двенадцатибалльный ураган низвергнулся на планету. Вихрь, полоснувший по тонкой оболочке скафандра, едва не повалил Талию. Черный фильтр расцвел всеми цветами радуги - огненная струя ударила в лицо. Талия почувствовала, что ее ноги обрели наконец твердую опору. Она убрала защитный фильтр, но глаза, ослепленные сильным светом, поначалу ничего не могли разобрать, кроме огненного столба, который медленно перемещался в тумане.
Тем временем подоспели Рубина и Атаир.
– Ничего страшного, только смотри в другой раз не стой так долго на одном месте, - тихо сказал Атаир и объяснив, что произошло.
Скалы, на которые мы приземлились, в основном представляли собой железоникелевые сплавы. Поверх этой твердой и надежной основы наслаивалась ледяная кора - смесь двуокиси углерода и аммиака. Местами лед достигал толщины полутора метров. Сколь бы хорошо ни были теплоизолированы наши костюмы, но в мире, где температура никогда не подымается выше -110ьС, они обязательно излучают тепло. И вот результат: лед под ногами Талии начал бурно испаряться.
...Так, в трудах, заботах и недоразумениях, прошел наш первый день на Новой Земле. Смеркалось. Подступала ночь. Мы свернули работы и возвратились в ракету.
Как только Проксима скрылась за скалами, столбик термометра за бортом пополз вниз. Один за другим обращались в жидкость атмосферные газы. Непроницаемая пелена скрыла от наших взоров звезды. Казалось, лучи прожекторов увязают в густой, физически ощутимой мгле.
Никто не спал: слишком рельефны были воспоминания от первого дня пребывания в ином мире. Лежа вповалку на матрацах в тесном астроотсеке, мы пребывали в каком-то сомнамбулическом состоянии, когда сон и явь перемешаны воедино, когда вымысел, выдумка, фантазия неотличимы от яви. Да, сон не шел: не помогали ни стандартные увещевания Теллура, ни колыбельные песни, смеха ради распеваемые Рубиной. Оставалось прибегнуть к последнему средству, - снотворным препаратам.