День пламенеет
Шрифт:
Хохот заглушил его слова. Банки в Аляске! Можно лопнуть от смеха!
— Да, и биржи открывать…
От смеха с ними сделались конвульсии. Джо Хайнс схватился за бока и катался по своему меховому одеялу.
— А за ними придут крупные акулы и скупят все речки, где вы до сей поры как куры ковырялись, и летом они будут работать гидравлическими машинами, а зимой оттаивать землю паром…
Оттаивать паром! Дальше уж некуда было идти! На этот раз Пламенный превзошел самого себя! Оттаивать паром — когда даже кострами еще не умели пользоваться, а только болтали об этом!
— Смейтесь, черт с вами, смейтесь! У вас глаза еще не открылись. Все вы — слепые, мяукающие котята. А я вам говорю: если жила покажется в верховьях Клондайка, Харпер и Ледью будут миллионерами.
Он вздохнул с покорным видом.
— Ну, что же… думаю, придется мне вам дать супу или еще чего-нибудь…
Перед Пламенным вставали видения. Кругозор его был резко ограничен, но то, что он видел, представлялось ему в крупном масштабе. Ум его работал методически, он был практичен и не тратил времени на несбыточные мечты. Воздвигая лихорадочную столицу на пустынном снежном плато, поросшем лесом, он ждал открытия золотоносной жилы, которая сделает возможным существование города. Затем ему мерещились пристани пароходов, лесопильни, склады товаров — все, что отвечает нуждам золотопромышленного города далекого Севера. Но и это, в свою очередь, было лишь предпосылкой для иной, более крупной и захватывающей игры. Великие возможности мерещились ему в социальных и экономических условиях города, о котором он грезил. Это было более широкое поле для игры. Границей было небо с Соутлэндом, с одной стороны, и северным сиянием — с другой. Игра будет большая, о такой игре не мечтал еще ни один юконец, и он — Пламенный — постарается в этой игре выиграть.
Пока не замечалось еще никаких признаков. Но игра близилась. И как в покере Пламенный ставил все до последней унции, так теперь ставкой были его жизнь и труд, а козырем, на какой он рассчитывал, — золотоносная жила, какая должна была появиться в верховьях реки. А пока он и его три товарища, с собаками, санями и лыжами, пробирались по замерзшему руслу Стюарта, прорезая белую пустыню, где бесконечная тишина никогда не нарушалась голосами людей, стуком топора или далеким выстрелом ружья. Они одни прорезали эти тихие замерзшие пространства, крохотные земные существа, проползающие в день свои двадцать миль, растапливающие лед, чтобы получить воду для питья, а ночью устраивающие стоянку на снегу. И по ночам их волкодавы свертывались в снегу заиндевевшими пушистыми клубками, а восемь лыж торчали стоймя перед санями.
Они не встречали следов других людей, хотя однажды проехали мимо грубой лодки, втянутой на возвышение у берегов реки. Тот, кто оставил здесь лодку, никогда за ней не вернулся. Они подивились и поехали дальше. В другой раз они наткнулись на индейскую деревню, но индейцы исчезли; наверно, они ушли в верховья Стюарта, преследуя стада оленей. Милях в двухстах от Юкона они достигли того места, где, по мнению Элия, и была та отмель, о какой говорил Эль Майо. Они разбили постоянный лагерь, вырыли на возвышении яму для провианта, чтобы сберечь его от собак, и принялись за работу на отмели, пробираясь к земле через слой льда.
Это была суровая, простая жизнь. Покончив с завтраком, они брались за работу при первых проблесках серого рассвета. Когда спускалась ночь, они стряпали ужин, курили, болтали, а затем заворачивались в свои меховые тулупы и засыпали. Над их головами пылало северное сияние, а звезды искрились и дрожали в морозном воздухе. Пища их была однообразна: хлеб из кислого теста, сало, бобы, иногда рис, сваренный с горсточкой чернослива. Свежего мяса им не удавалось достать. В ту зиму зверей попадалось необычайно мало. Изредка случалось напасть на след кролика или горностая, но в общем вся страна была совершенно безжизненна. Для них это было не ново; в их практике бывали такие случаи, когда, вернувшись через два-три года в страну, изобиловавшую раньше дичью, они не видели ни одного живого существа.
Золото на отмели они, правда, нашли, но очень мало. Элия, пустившись в погоню за оленем, удалился от лагеря на пятьдесят миль и, исследовав здесь в большом ручье поверхностный слой гравия, нашел гравий хорошей окраски. Они впрягли собак и с легкой поклажей отправились к ручью. Здесь, вероятно впервые в истории Юкона, они прибегли к кострам для пробуравливания скважин. Посоветовал это Пламенный. Они расчистили мох и траву и сложили костер из сухих сосновых веток. За шесть часов земля оттаяла на восемь дюймов, и кирки легко проникали в глубину. Расчистив оттаявшую землю, они разводили новый костер. Они работали с раннего утра и до самой ночи, возбужденные успехом эксперимента. Пробуравив шесть футов мерзлого перегноя, они добрались до гравия, также промерзшего. Тут дело пошло медленнее. Но они уже научились лучше поддерживать огонь и каждым костром оттаивали землю на пять-шесть дюймов. В этом гравии были крупинки золота, но слой гравия был в два фута толщиной, а ниже уступал место перегною. На глубине семнадцати футов они наткнулись на пласт гравия, где попадались крупные зерна золота — на сковороду приходилось золота на шесть-восемь долларов. К счастью, этот пласт был всего в дюйм толщиной. Под Ним снова был перегной, перемешанный с остатками ископаемых деревьев и костями забытых чудовищ. Но золото они кашли — зерна золота, и все говорило за то, что залежи окажутся в подпочвенном слое. Они доберутся до этого слоя, хотя бы его отделяли сорок футов! Разделившись на две смены, они работали днем и ночью в двух скважинах; дым костров все время вздымался к небу.
Скоро им не хватило бобов, и Элия был отправлен в главный лагерь за припасами. Он был старым опытным путешественником. Расстояние туда и обратно равнялось сотне миль, но Элия обещал вернуться на третий день — один день до лагеря налегке, два дня обратно с поклажей. Вместо того он прибыл к вечеру второго дня.
— Что еще за чертовщина? — осведомился Генри Финн, когда пустые сани въехали в круг, освещенный костром, и он увидел, что серьезное длинное лицо Элия вытянулось еще больше и казалось пасмурнее обыкновенного.
Джо Хайнс подбросил дров в костер, и мужчины, завернувшись в свои меховые тулупы, придвинулись ближе к огню. Борода и брови Элия были покрыты льдом, и в своем меховом одеянии он походил на карикатурного рождественского деда.
— Помните ту большую сосну, что поддерживала угол ямы ближе к реке? — начал Элия.
В нескольких словах он рассказал о катастрофе. Большое дерево, казавшееся таким крепким и обещавшее продержаться еще много веков, оказалось гнилым. Корни, впившиеся в землю, ослабели. Вес припасов и зимнего снега оказался слишком велик. Равновесие, так долго сохраняемое деревом, было нарушено; оно сломалось и повалилось на землю, разбив помост над ямой с провиантом и тем подвергнув риску жизнь четырех человек и одиннадцати собак. Запас провианта погиб. Росомахи пролезли в яму, съели и испортили все, что там было.
— Они сожрали все сало, и чернослив, и сахар, и еду для собак, — докладывал Элия, — и пусть черти заберут меня в преисподнюю, если они не прогрызли мешки и не рассыпали муку, бобы и рис на всем пути от Дэна до Биршеба. Я нашел пустые мешки, они их оттащили на четверть мили в сторону.
Долго все молчали. Это было дело не шуточное — в глухую полярную зиму, в местности, покинутой дичью, потерять весь провиант. Они не испытывали панического страха, а уяснили себе положение и обдумывали вывод. Джо Хайнс заговорил первый:
— Мы можем растапливать снег и промывать бобы и рис… хотя там осталось не больше восьми или десяти фунтов рису.
— А кто-нибудь должен взять упряжку и ехать на Шестидесятую Милю, — сказал Пламенный.
— Я поеду, — вызвался Финн.
Они снова задумались.
— Но как мы-то тут прокормимся со второй упряжкой, пока он будет в отъезде? — спросил Хайнс.
— Только одно можно сделать, — высказал, наконец, свое мнение Элия. — Тебе придется взять вторую упряжку, Джо, и ехать к верховьям Стюарта, пока не нагонишь индейцев. Ты заберешь у них мясо и вернешься. Ты будешь здесь раньше, чем Генри приедет с Шестидесятой Мили, а пока ты будешь в отъезде, тут останемся только я да Пламенный, а уж мы как-нибудь прокормимся.