День Полыни
Шрифт:
Вдохновенную речь его прервал утробный кошачий вопль из подъезда, и эльф заткнулся, досадливо махнув рукой.
– Что там?
– Да кот соседкин что-то неспокоен. Вроде и не весна.
Дерек вышел на площадку, прислушался, затем одним ударом ноги снес запертую дверь, заодно продемонстрировав, как бы это выглядело, когда бы хозяева не снизошли к его предложению поговорить. А если бы дверь была крепче, ее вышиб бы я. Большой черно-белый зверь в смертном страхе метнулся через лестничную клетку, влетел в квартиру, которую мы покинули, и где-то затаился под мебелью.
Соседкина квартирка была прямой противоположностью гнездышку молодых
Старушка хозяйка в платочке, завязанном под подбородком, лежала на койке, скрючившись, лицом к стене.
– Вызовите завтра врача, – сказал Дерек. Голос его сел, словно он неожиданно смертельно устал. – Сегодня все равно никто не приедет.
– Как же? – изумился сосед. – Ведь Полынь?
Видимо, у него в голове не укладывалось, что к кому-то в этот день смерть может прийти своим чередом. Жена задела его локтем:
– Давай… кота возьмем? Ты ж вроде хотел? Можно? – это нам. И ушла в свою квартиру, выманивать зверя, кыская его и клича по имени: Тюльпан.
– Кактусом назвать было бы вернее, – буркнул муж. – Во всех смыслах. Почему котам дают эльфийские имена?
– Они с нами в родстве, – серьезно сказал Альбин. – ДНК почти одинаковы.
– Ээ… постой, – Рохля придержал «клерка», намылившегося мимо, за рукав. – Думаешь, тебе с ней трудно?
– Ха! Был бы ты женат…
– Я женат. На полуэльфе. Представляешь, каково это?
– На полуэльфе? – его глаза вспыхнули. – Ой, мля… она ж, должно быть, само совершенство.
– Поясняю. У нее тоже есть халат.
Выражение лица клерка сказало нам, что он противник халатов на полуэльфах. Что он вообще противник чего бы то ни было на полуэльфах, если они, полуэльфы – женского полу!
– Само совершенство, вот именно. А теперь подумай, как тебе повезло. Смог бы ты жить с совершенством?
Идея покинуть осажденный Шиповник была своевременной: пообедав, чем бог послал, нападавшая сторона раздобыла где-то рожки и барабаны, и дело у них пошло веселей. Правда, чуткое эльфийское ухо Марджори, урожденной Пек, ловило в том веселье нотку искусственности: еще побьются-побьются да и бросят до следующего раза. Оттянулись душой, а так, по большому счету, ничего от взятия Шиповника не зависит. Что-то вроде съемок исторического фильма: дубль двести восемьдесят шестой, а теперь не выпить ли всем пива? К тому же пролетела весть, что вроде бы Черемуху почти взяли, осталось чуток додавить, и туда еще можно успеть, если пошевелить ногами, а тут терять время нет уже ни малейшего смысла. Оказавшись на улице и взглядывая из-под руки на гребень стены, где защитников было из-за малости почти и не видать, Мардж всерьез задумалась, куда же ей деваться теперь.
Бунтующую армию босоты она миновала, прикрывшись простенькой отводкой глаз: заклинания такого рода лучше всего действуют в толпе, и Мардж не впервой использовать их. Когда-то в прежней жизни она водила подростковую банду, но теперь, оказавшись одна, чувствовала себя потерянной. И то ушло, и это… куда-то пропало.
С другой стороны, она очень рассчитывала на свой навык выживания во враждебном мире.
Дальше город выглядел разгромленным и пустым, будто волна по нему прокатилась. Закинувшись пледом из тартана Шиповника и бредя практически наугад, Марджори миновала перевернутую будку, где прежде торговали чарами. Острый верх, похожий на колпак, фанера покрашена малиновым, на ней намалеваны блестящие фейерверки: золотые, серебряные, зеленые… Девчонкой стаивала перед такими будками, как перед храмом: задрав голову и разинув рот. Да и теперь пользовалась дешевыми заклинаниями для того-этого, но как их делают – оставалось для нее тайной. Она никогда не видела чаропевца за работой. И никто, насколько она знала, не видел. Вроде бы для этого не только образование нужно, но и врожденный дар, который, как слышала Мардж, по наследству не передается.
Излишне говорить, что для занятия этим искусством требуется лицензия, и все, способные петь чары, находятся у правительства на строгом счету.
Внутренность будки, куда удалось заглянуть, оказалась простым полым цилиндром, темной трубой с окошком, прорезанным для кассы, даже ничем не окрашенной. Тут же рассыпаны и втоптаны в грязь десятки малых бумажек. Чары, уже не разберешь какие. Наверное и размокли уже, не действуют.
Есть чары, позволяющие отыскать потерянное: для этого надобно иметь подобное, либо от целого часть. Чина дала Марджори носок Люция, и вроде бы даже домашний колдун Шиповника заговорил его, но пока вещица лежала в кармане спокойно и не вздрагивала.
Далеко ваш Люций. Отсюда не видать.
Темнело, но фонари сегодня не зажгут. Пьяные орки будут бегать с факелами, и еще ой сколько всего погорит. Марджори двинулась вперед, наугад, обходя лужи и трупы. Или ей показалось, или носок в кармане затрепетал. Совсем несильно, будто вздохнул, но и того довольно. Правильным путем идешь, подруга. Для верности Мардж переложила его за пазуху.
Навстречу из фиолетовой сумеречной мглы вынырнул пожилой мужчина. Марджори не стала уклоняться: он был один, к тому же нес на плече тяжелый тюк. Отводка работала, стоило отступить с его пути, и он ни за что бы ее не заметил, но…
– Девушка… можно с вами поговорить?
Кряхтя, словно надсадил спину, он спустил ношу наземь, и Мардж невольно отвела глаза. Завернутое в простыню, там угадывалось дородное женское тело. Лицо мужчины застыло трагической маской.
– У вас горе, – сказала она, и то не был вопрос.
– Да, – он вытер лоб и присел на поребрик. – Понимаете, мы прожили тридцать лет. Я с ней, а она со мной. И тут вдруг как бы можно разом все разрубить. Вот так, запросто, без мучительных волокит, без взаимных оскорблений, без вытаскивания грязного белья пред очи родственников и соседей, без бесконечного повторения этих, знаете, «а он сказал», «а она сказала»… Хотя вы так молоды, откуда вам знать?
– И вы?…
– И мы посмотрели друг на друга, и поняли, что нет ничего проще, чем пустить прахом эти наши тридцать лет. А там было всякое: и хорошее, и дурное. И вы знаете, мы заплакали и заключили друг друга в объятия. В конце концов, чем этот день так уж отличается от остальных? Почему сегодня вдруг можно? Кто за нас решил?
– Но как же?… – Мардж посмотрела на грузное тело подле своих и его ног.
– Да вот… подумалось мне, что до следующего раза, может, пройдет еще пятнадцать лет, и жизнь… Что вы? Я напугал вас? Простите. Я… я посижу еще с ней. Я, наверное, должен. Все-таки тридцать лет…