День после конца света
Шрифт:
– Да, так вот, насчет этого парня, – сказал он, – тебе вот куда.
Дядя Зип назвал ей систему и планету.
– В каталогах числится как 3-альфа-Феррис-VII. Местные – их там немного – называют ее Редлайн.
– Но это же в…
– …в Радиозаливе. – Он пожал плечами. – В жизни ничто не дается просто так, детка. Тебе придется решить, действительно ли тебе так нужно то, за чем ты гонишься.
Серия Мау отключила связь.
– Пока, дядя Зип, – сказала она, оставив его наедине с дражайшим семейством и дешевой риторикой.
Спустя два-три дня «Белая кошка», по реестру проходившая капером из Венуспорта, что в системе Нового Солнца, снялась с парковки на орбите Мотеля Сплендидо и ускользнула в долгую ночь гало. Она пополнила запасы горючего и оружия. По настоянию портовой администрации прошла техосмотр и выложила несуразную сумму налога за незначительный ремонт. Она расплатилась
Кто они такие? Алгоритмы, наделенные собственной жизнью. Они водились на вакуумных кораблях вроде «Белой кошки», в городах, везде, куда ступала нога человека. Они выполняли работу. Может, они всегда существовали в Галактике, ожидая прихода людей? Инопланетяне, выгрузившие себя в пустоту? Древние компьютерные программы, оторвавшиеся от собственного железа, затерянные в скитаниях, полные надежды кому-то пригодиться? Всего за несколько столетий они расселились повсеместно. Без них ничто не работало. Они даже на биологической основе могли функционировать: так появились теневики, существа преступного мира, по-своему прекрасные и движимые неизъяснимыми мотивами. Иногда они нашептывали Серии Мау, что могли бы, пожелай того, запустить себя даже на электронных лампах.
9
Это твой сигнал к побудке [14]
Хотя Тиг Волдырь управлял бакофермой, сам он своего товара не юзал: с тем же успехом можно было себе в вену абнормальных гормонов закачать. Мнение Тига на сей счет состояло в следующем: жизнь – дерьмовая штука, но все ж это жизнь, и точка. Поэтому порнуху он предпочитал дешевую, голографическую, без эффекта погружения. В рекламе такому порно частенько приписывали эффект вторжения. Сюжетик: комнату какой-то девахи нашпиговали микрокамерами, а она тупо не в курсе. Можно за ней где угодно наблюдать; впрочем, обыкновенно порнуха выруливала в душ, и появлялся какой-нибудь культивар – член как у жеребца, на башке бивни и всякое такое. В этом месте Волдырь обычно отключал картинку. Особенно же полюбилась ему передача, транслируемая откуда-то из гало; там участвовала девушка по фамилии Моунер, [15] жительница корпоративного анклава где-то на Мотеле Сплендидо. По сценарию, ее муженек все время отсутствует (хотя, честно говоря, он зачастую как гром с ясного неба заваливает, да не один, а в компании пяти коллег по бизнесу, в том числе бабы). Моунер носила короткую розовую латексную юбчонку, узкий топик и белые носочки. Волосы на лобке аккуратно выбриты. Нарратив сообщал, что ей скучно, хотелка разгулялась, и вообще она плохая девочка. Волдырь предпочитал обычные сюжеты: скажем, чтоб она ногти себе голой красила или оглядывалась через плечо на себя, обнаженную, в зеркале. С Моунер закавыка в том, что хоть она и клон, а тело выглядело реалистично. Никакой пластики. Если верить рекламе, девчонка ни разу в ателье не бывала, и Волдырь был склонен принять это за чистую монету.
14
Точная цитата из монолога Гордона Гекко (Майкл Дуглас) в фильме «Уолл-стрит» (1987).
15
Moaner – букв.: «нытик» (англ.), здесь в эротическом контексте.
Еще вот какая штука: она знала о его присутствии, хотя и не понимала, что он там.
Можно ли обойти такой парадокс? Волдырь считал, что да. Если однажды получится его понять, это пополнит копилку его знаний о Вселенной или, что эквивалентно, о человеческой расе. Ему казалось, она знает, что он там. «Она не порнозвезда!» – пытался он себя убедить.
Ну вот, значит, смотрел он дешевый новочеловечий сон наяву с неизбежной концовкой (Моунер и сама позевывала, возясь с новенькими желтыми шортиками с Микки-Маусом, большие кнопки и подтяжки по размеру), и тут дверь бакофермы вышибли, а внутрь с порывом серого холодного уличного ветра ворвались шесть или семь детишек. Волосы темные, короткие, лица азиатской наружности, маленькие, искаженные яростью. На плечах, затянутых в черные дождевики, таял снег. Старшей, может, лет семь; над ушами в короткую прическу воткнуты фонарики, обеими руками сжимает автоматический «Нагасаки Хайлайт». Дети рассыпались по залу и принялись сновать меж ячеек с баками, точно доискиваясь чего-то; они пискливо галдели и выдергивали провода питания из баков, запуская процедуры аварийной побудки.
– Эй! – заорал Тиг Волдырь.
Дети бросили свое занятие и затихли. Старшая, зажестикулировав, прикрикнула на них. Дети некоторое время переводили подозрительные взгляды с нее на Волдыря и обратно, потом снова взялись за свое; отыскав топорик, они попытались сбить засов с крышки бака номер семь. Девочка между тем приблизилась к Волдырю и встала перед ним, оказавшись едва ли не вполовину ниже его. Маленькие неровные зубы почернели от кофе. Она была на взводе, аж глаза из орбит лезли. Ручонки дрожали от тяжести «Нагасаки», но девчонка исхитрилась поднять оружие так, чтобы прицелиться примерно в область диафрагмы Волдыря, и пролепетала что-то вроде:
– Нарк раскопал сороковник, э?
Звучали слова так, словно она их зажевывала, не успев толком произнести. Волдырь уставился на нее сверху вниз.
– Извини, – сказал он, – но я тебя не понимаю.
Девочка, казалось, пришла в неописуемое бешенство.
– Сороковник! – заорала она.
Соображая, что бы ответить, Волдырь вдруг вспомнил историю, однажды рассказанную твинком Читайцем. Какой-то анекдот из тех времен, когда у твинка еще была нормальная жизнь и бла-бла-бла: они все делают вид, что помнят те времена. Волдырю сам-то рассказ наскучил, но его заинтересовали экстремальные переживания, которые можно упаковать в одну фразу, и он эту фразу добросовестно заучил. Он помедлил, пытаясь вспомнить, с каким именно пренебрежительным жестом произнес те слова Читаец, потом опустил взгляд на девчонку и сказал ей:
– Я так напуган, что не знаю, усраться мне от смеха или от ужаса.
Глаза девчонки вылезли из орбит еще дальше. Он видел, как начинает подаваться курок «хайлайта» под ее пальцами. Он открыл рот, соображая, что бы сказать, чтоб она поостыла, но было уже поздно. Раздался мощный взрыв, и странное дело: казалось, что произошел он где-то у двери, ведущей на улицу. Глаза девчонки продолжали лезть из орбит, пока не выскочили оттуда на всю длину зрительного нерва. В этот самый миг голова ее взорвалась и испарилась, превратившись в серовато-красную жижу. Волдырь отшатнулся, заляпанный этой гадостью, и упал на спину, пытаясь понять, что происходит.
Происходило вот что.
Снаружи во тьме Пирпойнт-стрит к бакоферме подтягивались одноразовые культивары. Десять или двенадцать стояли под снегом, топая ногами по земле и щелкая предохранителями тупоносых реактивных пистолетов. Были они облачены в короткие кожаные жакеты и запятнанные кожаные же брюки с трехдюймовым корсетиком на всю длину. Дыхание их клубилось в морозном воздухе, тяжелое, как у вьючных животных. Даже тени их были снабжены бивнями. Длинные руки – мертвенно-синие от холода, но культивары слишком окрутели, чтобы обращать на это внимание.
– Эй, – говорили они друг другу, – сейчас бы лишние шмотки скинуть, э?
Они вламывались в двери твинкарни по двое, а детишки стреляли в них изнутри, укрываясь за гробами.
После гибели девчонки с «хайлайтом» бакоферма превратилась в сумасшедший дом: с шипением рассекали воздух сверкающие арки реактивных снарядиков, мельтешили в дыму лазерные лучи, густо воняло разными жидкостями человеческого тела. Окна, выходящего на улицу, не стало. В стенах возникли крупные дымящиеся дыры. Два бака лопнули и высвободили содержимое; остальные быстро разогревались, сияя зловещими розовыми огнями. Тиг Волдырь уверился, что яблоко раздора заточено в баке номер семь. Дети бросили попытки его открыть и теперь просто старались никого к нему не подпустить. Волдырь, быстро догадавшись об этом, отполз подальше от бака, забился в угол и закрыл лицо руками. Тем временем культивары шли на приступ через дымную завесу с воплями: «Не надо меня прикрывать, все в порядке!» – а дети их отгоняли. У последних было тактическое преимущество, но огневое превосходство противника перевешивало, и детей понемногу стали теснить. Те перекрикивались на булькающем уличном арго, выхватывая из-под дождевиков новые и новые пушки. Оглядывались в поисках выхода – но вот кого-то подстрелили по ногам, кому-то перебили хребет, и вскоре дети оказались в состоянии, с которым и портняжка не справился бы. Стало видно, что дело швах. Затем произошло следующее: во-первых, кто-то выстрелил в бак номер семь ближнебойным реактивным снарядиком; во-вторых, на пороге бакофермы возникли сестрички Крэй, покачивая головами и шаря по сумочкам в поисках носовых платков.