День после соловьев, год седьмой
Шрифт:
– Это ещё откуда? – возмутилась мать.
– Не на твои! – ответил сын.
– Откуда же у тебя свои взялись?
– Под деревом нашёл. Третье дерево сверху в четвёртом переулке справа налево.
– Твои дети! – сказала Марголиза своему благобывшему. – Такие жестокие, такие… Как будто мне не тяжело, словно бы я с лёгкой душой…
– Тебе лучше знать, – сказал Герван. – Так мы идём? Или я лягу, ещё посплю.
– Я тебе лягу! – крикнула она.
– Всего, ребятки! – сказал отец. – Ещё поживём.
На улице было тепло, зелено, чисто. Празднично. У домов стояли люди, и когда Герван с Марголизой вышли, множество глаз обратилось на них.
– Ещё одна сбесилась! – сказала громогласно старуха Пет-Камар, бывшая старшина космодесантного полка, думая, что говорит тихо. – Двадцать один год он её кормил и драл, теперь весь вышел. Кого же она впредь доить будет?
– Найдётся кто-нибудь, – сказал Семипол, оператор Сопространса.
– Может, как раз ты и найдёшься, – предположил Сигор Лап из дома напротив, актёр ковитаграфа.
– Нет, – сказал оператор. – Я однолюб.
– Одно, значит, любишь: это самое дело, – сказал Ерус Перус, служивший в Управлении туннельной связи. – Говорят, даже и на Антаресе этим занимался с вашей капитаншей.
– На Антаресе нельзя, – сказал Семипол. – Плотность мала. Провалишься к центру звезды.
– Лизка это тоже любит, – сказала старуха Пет-Камар. – Сойдутся. Снюхаются, это как направо равняйсь.
– Ему жена нюхалку расквасит, – предрёк Сигор Лап. – Как в прошлом году, когда он прилетел, а у него пломба сорвана.
– Ну, – сказала старуха, – есть сорок способов, как блудить и чтобы пломба в порядке. Пускай ко мне зайдёт, научу.
– Быдло! – процедила Марголиза, проходя сквозь строй и презрительно глядя перед собой.
– Не тушуйся, Герван! – крикнул сверху, из окна, Менит Плош, старший мастер компзащиты. – Меня два раза выводили – ничего, живу, как видишь. Да ещё передохнул от закона о семейственности…
– Да не спи ты, – и Марголиза потянула Гервана за рукав.
Дальше по улице их знали меньше, идти стало спокойнее.
– Герван, – сказала Марголиза. – Я тебе на первые расходы семьдесят тайгеров дам. Вот они, видишь? Ты уж только веди себя достойно. Я ведь знаю, ты не из тех дураков, что могут прервать торг. И позор, и смысла никакого ни тебе, ни мне… И назад приходить не думай. Света белого не взвидишь. Ты ведь знаешь: я могу!
– Верно, – согласился он. – Это ты можешь. А только если она мне ну никак не подойдёт?
– Смотри, чтобы ты подошёл, – сказала Марголиза.
Герван промолчал.
– Гляди, – сказала она спустя время. – Стипа Хан твоего дружка тоже ведёт. И с венком, ну помереть!
– А мой венок где? – спросил Герван.
– Купим у ратуши. Там дешевле.
– Красивый венок у тебя, Савер, – сказал Герван, когда они поравнялись. – Привет.
– Привет. У меня и фляжка есть, – откликнулся Савер Хан и хлопнул себя по карману.
– Разбаловала ты его, Стипа, – сказала Марголиза сзади. – И чемодан – прямо не чемодан, а сундук. Как на курорт едет.
– На свою голову распустила, – пожаловалась Стипа. – Теперь вот тащись с ним. Да ещё возьмёт ли кто?
– Женщины всякие бывают, – сказала Марголиза. – Дурочка какая-нибудь клюнет. На усы. Или такая, что с выводком, да без петуха.
– Был бы помоложе – в казну сдала бы его. В эскадру, – вздохнула Стипа. – Да годы уже вышли. Отвоевал.
– Что мне с тобой воевать, – сказал Савер. – Тебя я давно покорил вдоль и поперёк. Пришёл час новых завоеваний.
– Пику-то наперевес удержишь? – съязвила Марголиза.
– Отойдём в кусты, – предложил Савер. – Увидишь.
– Очки дома забыла, – отбрила она. – Как же я увижу?
– Ты с нею не заводись, – посоветовал Герван. – У неё язык такой – им детей можно делать, если бы ядом не брызгала.
– Двадцать один год, – сказала Марголиза. – Двадцать один год ежедневных оскорблений и обид, и шестьдесят тайгеров в неделю. Это жизнь?
– Да ты у нас страстотерпица, – сказала Стипа. – Мне вот и четырнадцати хватило. Выше головы.
– Эй, венки вон продают, – сказал Герван. – Давай деньги, я сбегаю, куплю.
– Нет уж, я сама, – возразила она. – Ты стой тут, жди. Чемодан свой не проспи. А то останешься голым.
– Ладно, там ещё увидимся, мы спешим место занять, – проговорила Стипа Хан.
– Эй, Стипа, ты и нам займи, ладно? А то ведь мой пока доковыляет…
– Передержала ты его, Мализа, право же. Ладно, постараюсь.
Герван помахал им и закурил сигарету. Целую пачку сын отвалил. Надо же!
Он докурил до половины, когда вернулась Марголиза с венком.
– Двадцать пять! – сказала она. – Ну цены! Прямо конец света. А ты бы и все тридцать отдал.
– Тоже мне венок! – фыркнул он. – Одни ромашки.
– Тебе и одуванчиков хватило бы. Бросай курить, пошли.
– Фиг тебе, – сказал Герван, – так я и бросил. На ходу докурю.
Марголиза, как ни странно, промолчала, и до площади они дошли в мирном безмолвии. Венок Герван надел перед самым торгом. Часы на ратушной башне как раз начали отбивать полдень.
Толпа шумела, колыхалась, вихрилась, пестрела одеждами, смеялась, ругалась, пахла вином, духами и потом, уплотнялась и разрежалась, обтекая, однако, каменную приподнятую платформу, на которой и выставлялись благобывшие. За соблюдением порядка тут приглядывали мунигарды, мордастые ребята, скорые на руку, ими распоряжались инспектрисы порядка – все коротко стриженные, в просторных юбках до щиколоток, в кожаных куртках. Следили, чтобы никто не насмехался ни над благобывшими, ни над выведшими их женщинами. А также – чтобы на площадку без дела никто не залезал, не создавал бы толчеи и неудобства. Там и так в этом году было тесно, как и в толпе, а вот год назад половина мест оставалась свободной, год на год не приходится, в этом году радиация сильнее была, вот и бесились бабы. Место Гервану досталось едва ли не последнее, тем же, кто пришёл ещё позже, оставалось теперь ждать, пока не решится чья-то судьба и место не очистится. Рядом с каждым выведенным стояла бывшая его жена, большинство женщин смущалось необычной ролью. И выглядело оттого напряжённо и воинственно; статистика уверяла, что лишь каждая пятнадцатая решалась через семь или четырнадцать лет вновь воспользоваться своим правом – видно, и им нелегко тут приходилось, бедняжкам, под взглядами толпы зевак, готовых чуть что охмурить, задурить голову и утащить в кусты тут же по соседству, в городском парке.