День триффидов. Куколки (сборник)
Шрифт:
– Для них это, наверное, безразлично, – сказала она.
Остаток пути мы проехали без задержки. Через несколько минут я затормозил возле ее дома. Мы вышли из машины, и я распахнул ворота. Короткая подъездная дорога вела вокруг лужайки с кустарником, скрывавшим фасад дома со стороны шоссе. Едва мы обогнули ее, как Джозелла вскрикнула и побежала вперед. На гравии ничком неподвижно лежал человек. Лицо его было обращено к нам, и в глаза мне сразу же бросилась яркая красная черта на его щеке.
– Стойте! – заорал я.
Вероятно,
Теперь я заметил триффида. Он затаился в кустарнике поблизости от распростертого тела.
– Назад! Живо! – сказал я.
Она колебалась, не спуская глаз с лежащего.
– Не должна же я… – начала она, оборачиваясь ко мне. Затем она остановилась. Глаза ее расширились, и она завизжала.
Я круто повернулся и увидел перед собой другого триффида, громоздившегося всего в нескольких шагах за моей спиной.
Одним машинальным движением я закрыл лицо руками. Я услыхал, как свистнуло жало, нацеленное в меня, но не было беспамятства, не было и мучительной жгучей боли. В подобные моменты мысль работает с молниеносной быстротой; тем не менее инстинкт, а не разум бросил меня на триффида, прежде чем тот ударил вторично. Я столкнулся с ним, опрокинул и, падая вместе с ним, вцепился обеими руками в верхнюю часть стебля, крутя и выворачивая чашечку с жалом. Стебель триффида не ломается, зато его можно как следует измочалить. И прежде чем я поднялся на ноги, стебель у этого триффида был измочален на совесть. Джозелла стояла на том же месте как пригвожденная.
– Идите сюда, – сказал я. – В кустах позади вас есть еще один.
Она со страхом оглянулась через плечо и подошла.
– Он же ударил вас, – сказала она. – А вы даже не…
– Сам не понимаю, в чем дело, – сказал я.
Я поглядел на поверженного триффида. Затем я вспомнил про оружие, которым мы запаслись, имея в виду совсем других врагов, вынул нож и отрезал жало у основания.
– Вот оно что, – сказал я, показывая ей пузырек с ядом. – Глядите, какие они пустые, все сморщились. Если бы они были полны хотя бы наполовину… – Я опустил книзу большой палец.
Это обстоятельство, а также мой благоприобретенный иммунитет к яду спасли меня. Все же на тыльной стороне ладоней появилась поперечная розовая полоса, а шея чесалась дьявольски. Я все время тер ее, пока стоял и рассматривал жало.
– Странно… – пробормотал я скорее себе под нос, чем для нее, но она услышала.
– Что странно?
– Мне никогда не приходилось видеть, чтобы пузырьки с ядом были совершенно пустые, как эти. Он, должно быть, здорово поработал жалом сегодня.
Сомневаюсь, чтобы она слушала меня. Ее внимание было вновь поглощено человеком на подъездной дороге, и она разглядывала триффида, стоявшего подле него.
– Как бы нам взять его оттуда? – спросила она.
– Ничего не получится, пока там торчит эта штука, – ответил я. – И, кроме того… Видите ли, боюсь, ему уже ничем нельзя помочь.
– Вы хотите сказать, что он мертв?
Я кивнул:
– Да. Несомненно. Я видел людей, пораженных жалом. Кто это?
– Старый Пирон. Он был у нас садовником. И шофером у отца. Такой славный старик… Я всю жизнь знала его.
– Мне, право, очень жаль… – начал я, не зная, какие слова сказать в утешение, но она прервала меня:
– Глядите!.. Глядите, вон там! – Она показала на тропинку, ведущую за угол дома. Из-за угла была видна нога в черном чулке и женской туфле.
Мы тщательно осмотрелись и затем перешли на другое место, откуда было лучше видно. Девушка в черном платье лежала в цветочной клумбе, вытянув ноги на тропинку. Ее милое свежее личико было обезображено яркой красной линией. У Джозеллы перехватило дыхание. На глазах выступили слезы.
– О!.. О, это же Анна! Бедная маленькая Анна, – проговорила она.
Я попытался утешить ее.
– Они ничего не почувствовали – ни он, ни она, – сказал я. – Если жало убивает, оно убивает мгновенно.
Триффидов в засаде здесь, видимо, больше не было. Может быть, обоих убил один и тот же. Держась рядом, мы пересекли тропинку и вступили в дом через боковую дверь. Джозелла позвала. Никто не отозвался. Она позвала снова. Мы стояли и вслушивались в мертвую тишину, царившую в доме. Она повернулась и взглянула на меня. Не было сказано ни слова. Она медленно повела меня по коридору к двери, обитой байкой. И едва она приоткрыла дверь, как что-то просвистело в воздухе и шлепнулось о створку и притолоку дюймом выше ее головы. Она торопливо захлопнула дверь и поглядела на меня расширившимися глазами.
– Один там, в зале, – сказала она.
Она произнесла это испуганным полушепотом, как будто триффид мог подслушать ее.
Мы вернулись к боковой двери и снова вышли в сад. Ступая по траве, чтобы не производить шума, мы направились в обход дома и остановились перед входом в холл. Стеклянная дверь была раскрыта настежь, одна из стеклянных панелей была расколота. След из ошметков грязи тянулся через ступеньки и по паркету. Там, где след кончался, посередине комнаты стоял триффид. Верхушка его стебля почти касалась потолка, и он тихонько покачивался на месте. Возле его сырого косматого основания лежал пожилой человек в ярком шелковом халате. Я крепко взял Джозеллу за руку. Я боялся, что она может рвануться в холл.
– Это… ваш отец? – спросил я, хотя и так знал, кто это.
– Да, – сказала она и закрыла лицо руками. Она вся дрожала.
Я стоял неподвижно, не спуская глаз с триффида на случай, если он двинется в нашу сторону. Затем я подумал о носовом платке и подал ей свой. Сделать ничего нельзя было. Через некоторое время она взяла себя в руки. Вспомнив про ослепших людей, которых мы видели сегодня, я сказал:
– Вы знаете, я бы предпочел, чтобы со мной случилось это, нежели стать как остальные…