Деникин. Единая и неделимая
Шрифт:
Имея конечной целью захват сердца России — Москвы, приказываю:
1. Генералу Врангелю выйти на фронт Саратов — Ртищево — Балашов, сменить на этих направлениях донские части и продолжать наступление на Пензу, Рузаевку, Арзамас и далее на Нижний Новгород, Владимир и Москву.
Теперь же отправить отряды для связи с Уральской армией и для очищения нижнего плеса Волги.
2. Генералу Сидорину — правым крылом, до выхода войск генерала Врангеля, продолжать выполнение прежней задачи по выходу на фронт Камышин — Балашов. Остальным частям развивать удар на Москву в направлениях: а) Воронеж, Козлов, Рязань и б) Новый Оскол, Елец, Волово, Кашира.
3. Генералу Май-Маевскому наступать
4. Генералу Добророльскому выйти на Днепр от Александровска до устья, имея в виду в дальнейшем занятие Херсона и Николаева.
5. Генералам Тяжельникову (командующий войсками Черноморской области) и Эрдели продолжать выполнение ранее поставленных задач.
6. Черноморскому флоту содействовать выполнению боевых задач генералов Тяжельникова и Добророльского и блокировать порт Одессу.
7. Разграничительные линии: а) между группой генерала Эрдели и Кавказской армией — прежняя; б) между Кавказской и Донской армиями — Калач, граница Донской области, Балашов, Тамбов, Моршанск, все пункты для Донской армии; в) между Донской и Добровольческой армиями — Славяносербск, Старобельск, Валуйки, Короча, Щигры, Верховье, Узловая, Кашира — все пункты для Донской армии; г) между Добровольческой армией и 3-м корпусом — северная граница Таврической губернии — Александровск.
8. Железная дорога Царицын — Поворино — Балашов предоставляется в общее пользование Кавказской и Донской армиям.
9. О получении донести.
Царицын, 20 июня 1919 года. № 08878.
Генерал-лейтенант Деникин.
Начальник штаба генерал-лейтенант Романовский.
Деникин объяснял свою позицию: «Директива 20 июня, получившая в военных кругах наименование «Московской», потом в дни наших неудач осуждалась за чрезмерный оптимизм. Да, не закрывая глаза на предстоявшие еще большие трудности, я был тогда оптимистом. И это чувство владело всем Югом — населением и армиями. Это чувство нашло отклик там, на севере, за линией фронта, среди масс, придавленных еще большевистским ярмом и с нетерпением, с радостью ждавших избавления. «Кассандры» примолкли тогда. Оптимизм покоился на реальной почве: никогда еще до тех пор советская власть не была в более тяжелом положении и не испытывала большей тревоги.
Директива в стратегическом отношении предусматривала нанесение главного удара в кратчайших к центру направлениях — курском и воронежском, прикрываясь с запада движением по Днепру и к Десне. В психологическом — она ставила ребром перед известной частью колебавшегося казачества вопрос о выходе за пределы казачьих областей. В сознании бойцов она должна была будить стремление к конечной — далекой, заветной цели. «Москва» была, конечно, символом. Все мечтали «идти на Москву», и всем давалась эта надежда».
Романовский в Ставке (из-за сложностей с обеспечением безопасности в людном Ростове она переехала в июле в Таганрог) подпрыгивал от нетерпения: «Хоть цепочкой, хоть цепочкой, но дотянуться бы до Москвы!»
Однако Врангель был в шоке: «Директива эта, получившая впоследствии название «Московской», являлась одновременно смертным приговором армиям Юга России. Все принципы стратегии предавались забвению. Выбор одного главного операционного направления, сосредоточение на этом направлении главной массы сил, маневр — все это отсутствовало. Каждому корпусу просто указывался маршрут на Москву».
Барон лукавит, ибо каждый в Белой Армии знал, что лучшими подразделениями в ней являются именно добровольческие
Так что обвинять Деникина в отсутствии главного операционного направления по меньшей мере наивно, а укорять в нелюбви к Кавказской армии еще и глупо. И уж совсем подло со стороны Врангеля было бросать главкому совершенно абсурдный упрек в якобы «предательстве Колчака» из-за того, что Деникин не пустился вскачь за Волгу выручать цепляющегося за Уральские горы адмирала, а пошел прямо на столицу.
До поры до времени препирательства между Ставкой и Врангелем не выходили за рамки чисто деловых, хотя и жутко нервировали всех, в этом участвующих. Деникин писал: «Но если сношения с «Харьковом», «Новочеркасском» и «Пятигорском» имели характер обмена оперативными взглядами и не выходили из пределов дисциплины и подчиненности, иначе обстояло дело с «Царицыном». Не проходило дня, чтобы от генерала Врангеля Ставка или я не получали телеграмм нервных, требовательных, резких, временами оскорбительных, имевших целью доказать превосходство его стратегических и тактических планов, намеренное невнимание к его армии и вину нашу в задержках и неудачах его операций. Особенное нерасположение, почти чувство ненависти, он питал к генералу Романовскому и не скрывал этого.
Эта систематическая внутренняя борьба создавала тягостную атмосферу и антагонизмы. Настроение передавалось штабам, через них в армию и общество. В борьбу вовлекалось и английское представительство, как я узнал впоследствии. Интрига получала лишнюю благодарную тему, а политическая оппозиция — признанное орудие.
Эти взаимоотношения между начальником и подчиненным, невозможные, конечно, в армиях нормального происхождения и состава, находили благодатную почву вследствие утери преемства Верховной власти и военной традиции и имели прямое отражение на периферии».
Пока армия побеждала и уверенно продвигалась вперед, на это тоже можно было не обращать внимания, но потом это непонимание вылилось в открытое противостояние, изнутри подточившее всю Доброволию.
Однако гладко было на бумаге. План Деникина, предусматривавший наступление на Москву, ограничивая фланги Днепром и Волгой, с ходу начал трещать по швам. Уже на следующий день после опубликования директивы Врангель прыгнул за Волгу — 3-я Кубанская казачья дивизия генерал-майора Николая Бабиева заняла село Средне-Ахтубинское, рассчитывая где-нибудь соединиться с уральцами. До этого с февраля Деникин посылал им деньги, орудия, ружья, патроны, броневики, обмундирование. Обнаружили казаки 3-го Кубанской дивизии генерал-майора Петра Мамонова (заменил раненного в голову Бабиева) первые разъезды сильно отступивших уральцев генерал-лейтенанта Владимира Акутина лишь 19 июля в районе озера Эльтон.