Денискины рассказы (сборник)
Шрифт:
– Ого, – сказал я, – сколько хочешь! Ветрянка, например. Очень хорошая, интересная болезнь. Я когда болел, мне все тело, каждую болячку отдельно зеленкой мазали. Я был похож на леопарда. Что, плохо разве?
– Конечно, хорошо, – сказал Костик.
Аленка посмотрела на меня и сказала:
– Когда лишаи, тоже очень красивая болезнь.
Но Мишка только засмеялся:
– Сказала тоже – «красивая»! Намажут два-три пятнышка, вот и вся красота. Нет, лишаи – это мелочь. Я лучше всего люблю грипп. Когда грипп, чаю дают с малиновым вареньем. Ешь сколько хочешь, просто не верится. Один раз я, больной, целую банку съел. Мама
Тут Мишка подперся кулаком и задумался, а я сказал:
– Грипп, конечно, хорошая болезнь, но с гландами не сравнить, куда там!
– А что? – сказал Костик.
– А то, – сказал я, – что, когда гланды вырезают, мороженого дают потом, для заморозки. Это почище твоего варенья!
Аленка сказала:
– А гланды от чего заводятся?
Я сказал:
– От насморка. Они в носу вырастают, как грибы, потому что сырость.
Мишка вздохнул и сказал:
– Насморк – болезнь ерундовая. Каплют чего-то в нос, еще хуже течет.
Я сказал:
– Зато керосин можно пить. Не слышно запаха.
– А зачем пить керосин?
Я сказал:
– Ну не пить, так в рот набирать. Вот фокусник наберет полный рот, а потом палку зажженную возьмет в руки и на нее как брызнет! Получается очень красивый огненный фонтан. Конечно, фокусник секрет знает. Без секрета не берись, ничего не получится.
– В цирке лягушек глотают, – сказала Аленка.
– И крокодилов тоже! – добавил Мишка.
Я прямо покатился от хохота. Надо же такое выдумать. Ведь всем известно, что крокодил сделан из панциря, как же его есть?
Я сказал:
– Ты, Мишка, видно, с ума сошел! Как ты будешь есть крокодила, когда он жесткий. Его нипочем нельзя прожевать.
– Вареного-то? – сказал Мишка.
– Как же! Станет тебе крокодил вариться! – закричал я на Мишку.
– Он же зубастый, – сказала Аленка, и видно было, что она уже испугалась.
А Костик добавил:
– Он сам же ест что ни день укротителей этих.
Аленка сказала:
– Ну да? – И глаза у нее стали как белые пуговицы.
Костик только сплюнул в сторону.
Аленка скривила губы:
– Говорили про хорошее – про гриба и про лишаев, а теперь про крокодилов. Я их боюсь…
Мишка сказал:
– Про болезни уже всё переговорили. Кашель, например. Что в нем толку? Разве вот что в школу не ходить…
– И то хлеб, – сказал Костик. – А вообще вы правильно говорили: когда болеешь, все тебя больше любят.
– Ласкают, – сказал Мишка, – гладят… Я заметил: когда болеешь, все можно выпросить. Игру какую хочешь, или ружье, или паяльник.
Я сказал:
– Конечно. Нужно только, чтобы болезнь была пострашнее. Вот если ногу сломаешь или шею, тогда чего хочешь купят.
Аленка сказала:
– И велосипед?!
А Костик хмыкнул:
– А зачем велосипед, если нога сломана?
– Так ведь она прирастет! –
Костик сказал:
– Верно!
Я сказал:
– А куда же она денется! Да, Мишка?
Мишка кивнул головой, и тут Аленка натянула платье на колени и спросила:
– А почему это, если вот, например, пожжешься, или шишку набьешь, или там синяк, то, наоборот, бывает, что тебе еще и наподдадут. Почему это так бывает?
– Несправедливость! – сказал я и стукнул ногой по ведру, где у нас лежала аппаратура.
Костик спросил:
– А это что такое вы здесь затеяли?
Я сказал:
– Площадка для запуска космического корабля!
Костик прямо закричал:
– Так что же вы молчите! Черти полосатые! Прекратите разговоры. Давайте скорей строить!!!
И мы прекратили разговоры и стали строить.
Сверху вниз, наискосок!
В то лето, когда я еще не ходил в школу, у нас во дворе был ремонт. Повсюду валялись кирпичи и доски, а посреди двора высилась огромная куча песку. И мы играли на этом песке в «разгром фашистов под Москвой», или делали куличики, или просто так играли ни во что.
Нам было очень весело, и мы подружились с рабочими и даже помогали им ремонтировать дом: один раз я принес слесарю дяде Грише полный чайник кипятку, а второй раз Аленка показала монтерам, где у нас черный ход. И мы еще много помогали, только сейчас я уже не помню всего.
А потом как-то незаметно ремонт стал заканчиваться, рабочие уходили один за другим, дядя Гриша попрощался с нами за руку, подарил мне тяжелую железку и тоже ушел.
И вместо дяди Гриши во двор пришли три девушки. Они все были очень красиво одеты: носили мужские длинные штаны, измазанные разными красками и совершенно твердые. Когда эти девушки ходили, штаны на них гремели, как железо на крыше. А на головах девушки носили шапки из газет. Эти девушки были маляры и назывались: бригада. Они были очень веселые и ловкие, любили смеяться и всегда пели песню «Ландыши, ландыши». Но я эту песню не люблю. И Аленка. И Мишка тоже не любит. Зато мы все любили смотреть, как работают девушки-маляры и как у них все получается складно и аккуратно. Мы знали по именам всю бригаду. Их звали Санька, Раечка и Нелли.
И однажды мы к ним подошли, и тетя Саня сказала:
– Ребятки, сбегайте кто-нибудь и узнайте, который час.
Я сбегал, узнал и сказал:
– Без пяти двенадцать, тетя Саня…
Она сказала:
– Шабаш, девчата! Я – в столовую! – и пошла со двора.
И тетя Раечка и тетя Нелли пошли за ней обедать.
А бочонок с краской оставили. И резиновый шланг тоже.
Мы сразу подошли ближе и стали смотреть на тот кусочек дома, где они только сейчас красили. Было очень здорово: ровно и коричнево, с небольшой краснотой. Мишка смотрел-смотрел, потом говорит:
– Интересно, а если я покачаю насос, краска пойдет?
Аленка говорит:
– Спорим, не пойдет!
Тогда я говорю:
– А вот спорим, пойдет!
Тут Мишка говорит:
– Не надо спорить. Сейчас я попробую. Держи, Дениска, шланг, а я покачаю.
И давай качать. Раза два-три качнул, и вдруг из шланга побежала краска! Она шипела, как змея, потому что на конце у шланга была нахлобучка с дырочками, как у лейки. Только дырки были совсем маленькие, и краска шла, как одеколон в парикмахерской, чуть-чуть видно.