Дэнс, дэнс, дэнс
Шрифт:
Вступать в очередную перепалку у меня уже не было сил. Что угодно, подумал я. В конце концов, и правда: если камеру не запирать — это всего лишь обычная комната. Как бы то ни было — я нечеловечески вымотался и хочу спать. И больше ни с кем во Вселенной ни о чем не желаю разговаривать. Я кивнул, без единого слова вошел в камеру, лег и свернулся калачиком на жестких нарах. Тоскливо — хоть волком вой. Отсыревший матрас, дешевое одеяло и вонь тюремной параши. Полная безнадега.
— Я не запираю! — сказал Рыбак и затворил за собой. Дверь закрылась с холодным, душераздирающим лязгом. Запирай, не запирай — этот лязг приветливее не станет.
Я вздохнул и закутался с головой в одеяло. Чей-то мощный храп доносился из-за стены. Этот храп то доплывал до меня откуда-то издалека, то раздавался совсем
Мэй, подумал я. А ведь я вспоминал о тебе вчера. Не знаю, жива ты была в ту минуту — или уже умерла. Но я вспоминал о тебе. Как мы с тобой спали. Как ты медленно раздевалась перед моими глазами. Действительно, странное было чувство — будто на вечере выпускников. Словно болты, что скрепляют мир, вдруг ослабли — и я наконец успокоился. Тыщу лет ничего такого не испытывал… Но знаешь, Мэй, я ничего не могу сейчас для тебя сделать. Прости, но — совсем-совсем ничего. Ты ведь тоже, я думаю, понимаешь, как в этой жизни все хрупко, как легко все сломать… Я не имею права втягивать Готанду в скандал. Он живет в мире имиджей, в мире экранных ролей. Если все узнают, что он спал с проституткой, а потом его вызвали в полицию как свидетеля убийства — весь его мир пойдет прахом. Конец сериалам с его участием, конец рекламе. Ты скажешь, что все это вздор, и будешь права. Вздорные роли для вздорного мира… Но он доверял мне как другу, когда приглашал в свой мир. И я должен ответить ему тем же. Вопрос верности… Мэй, Козочка Мэй. Как же мне было здорово. Очень здорово в постели с тобой. Точно в сказке, ей-богу. Вряд ли тебе станет от этого легче — но знай, я все время помню тебя. Мы с тобой разгребали сугробы. Физиологические сугробы. Мы трахались с тобой в мире имиджей на чьи-то представительские расходы. Медвежонок Пух и Козочка Мэй. Какой это дикий ужас, наверное, когда перетягивают чулками горло. Как, наверное, хочется пожить еще. Представляю. Но сделать ничего не могу. Если честно, я и сам не знаю, правильно ли поступаю с тобой. Но ничего другого не остается. Таков мой способ жизни. Моя система. Поэтому я заткнусь и ничего не скажу. Спи спокойно, Козочка Мэй. Теперь тебе, по крайней мере, уже не придется опять просыпаться. И не придется опять умирать.
— Спи спокойно, — сказал я.
— Спи спокойно… — повторило эхо в моей голове.
— Ку-ку, — отозвалась Мэй.
22
На следующий день все повторилось один к одному. В том же кабинетишке мы втроем молча выпили по дрянному кофе с булочкой. В отличие от кофе, круассан был совсем не плох. Гимназист одолжил мне электробритву. Я всегда недолюбливал электробритвы — но тут плюнул и побрился чем бог послал. Поскольку зубной щетки у них не нашлось, пришлось полоскать рот водой из-под крана. И опять начались вопросы. Вздорные и идиотские. Допрос с издевательствами в рамках закона. Весь этот бред, тягучий и медленный, как заводная улитка, продолжался до самого обеда. К полудню они выспросили у меня все, что только могли. Как форма, так и содержание вопросов полностью себя исчерпали.
— Ну, что ж. На этом пока закончим! — подытожил Рыбак и отложил авторучку.
Оба следователя синхронно, точно сговорившись, с шумом перевели дух. Я тоже вздохнул поглубже. Было ясно как день: эти двое держали меня здесь с единственной целью — выиграть время. Что там ни сочиняй, а паршивая визитка, найденная в сумочке убитой женщины — еще не основание для ареста. Даже при отсутствии у меня железного алиби. Вот почему им так важно было затянуть меня в свой безумный кафкианский лабиринт и держать в нем как можно дольше. До тех пор, пока не объявят результаты дактилоскопии, вскрытия — и не станет понятно, убийца я или нет. Бред в чистом виде…
Но так или иначе — больше им спрашивать нечего. И сейчас я отправлюсь домой. Приму ванну, почищу зубы и побреюсь как следует. Выпью человеческий кофе. И по-человечески поем.
— Ну, что, — произнес Рыбак, потягиваясь и смачно хрустя позвонками. — Не пора ли нам пообедать?
— Ваши вопросы, как я понимаю, закончились. Я ухожу домой, — сказал я.
— Э-э… Не так сразу, — уже с явным усилием возразил Рыбак.
— Это еще почему? — спросил я.
— Нужна твоя подпись под тем, что ты здесь наболтал.
— Ну, так давайте, я подпишу.
— Но сначала ты должен убедиться, что с твоих слов все записано верно. Садись и читай. Строчку за строчкой. Это очень важно.
Толстенную кипу из тридцати или сорока листов писчей бумаги, испещренных убористыми иероглифами, я прочел медленно и старательно от начала и до конца. Перелистывая страницы, я думал о том, что, может быть, лет через двести этот документ будет цениться как уникальный источник знаний о быте минувшей эпохи. Подробный до патологии, достоверный до маниакальности. Историки просто с ума сойдут от восторга. Жизнь горожанина, одинокого мужчины тридцати четырех лет — вся как на ладони. Конечно, среднестатистическим этого человека назвать нельзя. Но тоже дитя своей эпохи… И все-таки здесь, в “кабинете дознаний” полицейского околотка, читать такое было скучно до зубной боли. Чтобы все прочесть, потребовалось минут пятнадцать, не меньше. Но это — последний рывок, подбадривал я себя. Прочитаю до конца — и домой!
Дочитав, я шмякнул стопкой бумаги по столу.
— Все в порядке, — сказал я. — Возражений нет. С моих слов записано верно. Могу подписать. Где тут нужно подписывать?
Рыбак стиснул пальцами авторучку и, вертя ее туда-сюда, воззрился на Гимназиста. Гимназист подошел к батарее, взял оставленную на ней пачку короткого “Хоупа”, достал сигарету, закурил, выпустил струйку дыма и принялся разглядывать этот дым с угрюмым выражением на лице. У меня отвратительно засосало под ложечкой. Лошадь моя подыхала, а по всей прерии уже грохотали тамтамы врага.
— Все не так просто, — очень медленно произнес Гимназист. Делая упор на каждом слове, как профессионал, объясняющий сложное задание новичку. — Этот документ должен быть написан собственноручно.
— Собственноручно?
—Иными словами, вам придется еще раз все это написать. Своей рукой. Своим почерком. В противном случае документ не будет иметь никакой юридической силы.
Я уставился на стопку бумаги. У меня даже не было сил разозлиться. А очень хотелось. Вскочить и заорать, что все это — дикая, нелепая чушь. Шарахнуть кулаком по столу. Со словами “не имеете права, я гражданин, и меня защищает закон”. А потом хлопнуть дверью и, черт меня побери, вернуться-таки домой. Я отлично понимал, что они не имеют никакого права остановить меня. Но я слишком устал. Не осталось сил, чтобы стоять на своем и чего-то добиваться. Мне уже казалось, будто лучший способ добиться своего — тупо выполнять что угодно. Так гораздо комфортнее… Слабею, подумал я. Слабею и распускаю нюни. Раньше я таким не был. Раньше я бы рассвирепел так, что мало бы не показалось. А сейчас даже разозлиться ни на что не способен. Ни на мусорную жратву, ни на табачный дым, ни на электробритву. Старый тюфяк. Сопливая размазня…
— Не буду! — сказал я. — Я устал. И иду домой. Имею полное право. Никто не может меня остановить.
Гимназист издал горлом неопределенный звук — то ли застонал, то ли поперхнулся. Рыбак задрал голову и, разглядывая потолок, выбил концом авторучки по железной столешнице странный ломаный ритм. Тототон — тон, тотон-тотон — тон.
— В таком случае наш разговор затягивается, — проговорил он сухо. — Прекрасно. Мы выписываем ордер. Задерживаем тебя насильно и проводим официальный допрос. И тогда уже не будем такими добренькими. Черт с тобой, нам и самим так будет проще. Верно я говорю? — повернулся он к Гимназисту.
— Да, в самом деле. Так мы и правда скорее управимся. Что ж, давай так, — кивнул Гимназист.
— Как хотите, — сказал я. — Только пока вы ордер не выпишете — я свободен. Буду дома сидеть, приходите с ордером и забирайте. А сейчас — что угодно делайте, но я пошел домой. Иначе я тут с вами просто с ума сойду.
— В принципе, мы можем задержать вас и предварительно, до момента получения ордера, — сказал Гимназист. — Такой закон существует, не сомневайтесь.
“Принесите Свод законов Японии и покажите, где это написано!” — хотел было потребовать я — но тут моя жизненная энергия угасла окончательно. Я прекрасно понимал, что эти люди блефуют — но бороться с ними уже не было никаких сил.