Дерево на крыше (сборник)
Шрифт:
Адам подошел к старухе и купил у нее цветы. Астры были с блохами, а с повядших стеблей капала вода.
Инна оглядела цветы, вернула их бабке, востребовала деньги обратно и купила на них яблоки у соседней старухи. Когда они отошли, Адам сказал, смущаясь замечания:
– По-моему, это неприлично.
– А продавать такие цветы прилично? – Инна посмотрела на него наивными зелеными глазами.
«И в самом деле», – усомнился Адам.
По вечерам в санатории показывали кино. Фильмы были преимущественно о любви и преимущественно плохие. Похоже, их создатели не догадывались, зачем мир расколот на
Однако все отдыхающие шли в просмотровый зал, садились и пережидали кино от начала до конца, как пережидают беседу с занудливым собеседником. С той разницей, что от собеседника уйти неудобно, а с фильма – можно.
Инна и Адам садились рядом и смотрели до конца, не потому что их интересовала вялая лента, а чтобы посидеть вместе. Инна все время ждала, что Адам проявит какие-то знаки заинтересованности и прикоснется локтем локтя или мизинца мизинцем. Но Адам сидел как истукан, глядел перед собой с обалделым видом и не смел коснуться даже мизинцем. Инна догадывалась, что все так и будет продолжаться и придется брать инициативу в свои руки. Такого в ее небогатой практике не встречалось. Адам был исключением из правила. Как правило, Инна находилась в состоянии активной обороны, потому что не хотела быть случайной ни в чьей жизни. Пусть даже самой достойной.
В понедельник киномеханик был выходной. Отдыхающие уселись перед телевизором, а Инна и Адам отправились пешком в соседнюю деревню. В клуб.
В клубе кино отменили. В этот день проходил показательный процесс выездного суда. Инна выяснила: истопник пионерского лагеря «Ромашка» убил истопника санатория «Березка». Оба истопника из этой деревни, поэтому именно здесь, в клубе, решено было провести показательный суд в целях педагогических и профилактических.
Деревня состояла из одной улицы, и вся улица собралась в клуб. Народу набралось довольно много, но свободные места просматривались. Инна и Адам забрались в уголочек, приобщились к зрелищу. Скорб–ному театру.
За длинным столом лицом к залу сидел судья, черноволосый, с низким лбом, плотный и идейно добротный. По бокам от него – народные заседатели, женщины со сложными немодными прическами и в кримпленовых костюмах.
На первом ряду, спиной к залу, среди двух милиционеров сидел подсудимый, истопник «Ромашки».
– А милиционеры зачем? – тихо спросила Инна.
– Мало ли… – неопределенно отозвался Адам.
– Что?
– Мало ли что ему в голову взбредет.
Инна внимательно посмотрела на «Ромашку» и поняла: ему ничего в голову не взбредет. «Ромашка» был мелок, худ, как подросток, невзрачен, с каким-то стертым лицом, на котором читались явные признаки вырождения. Чувствовалось, что его род пришел к окончательному биологическому упадку, и следовало бы запретить ему дальше размножаться в интересах охраны природы. Однако выяснилось, что у обвиняемого двое детей, которые его любят. А он любит их.
Судья попросил рассказать «Ромашку», как было дело. Как это все произошло.
«Ромашка» начал рассказывать о том, что утром он подошел к «шестерке» за бутылкой и встретил там «Березку».
– Какая шестерка? – не понял судья.
«Ромашка» объяснил, что «шестерка» – это сель–маг № 6, который стоит на их улице и сокращенно называется «шестерка».
Судья кивнул головой, показывая кивком, что он понял и удовлетворен ответом.
«Березка» подошел к «Ромашке» и положил ему на лицо ладонь с растопыренными пальцами. («Ромашка» показал, как это выглядело, положив свою ладонь на свое лицо.)
Он положил ладонь на лицо и толкнул «Ромашку» – так, что тот полетел в грязь.
По показаниям свидетелей, потерпевший «Березка» имел двухметровый почти рост и весил сто шестнадцать килограммов. Так что «Ромашка» был величиной с одну «Березкину» ногу. И наверняка от незначительного толчка летел далеко и долго.
– Дальше, – потребовал судья.
– Дальше я купил бутылку и пошел домой, – продолжал «Ромашка».
Он нервничал до озноба, однако, чувствуя внимание к себе зала, испытывал, как показалось Инне, что-то похожее на вдохновение. Он иногда криво и немножко высокомерно усмехался. И зал внимал.
– А потом днем я опять пришел к «шестерке». Сел на лавку.
– Зачем? – спросил судья.
– Что «зачем»? Сел или пришел?
– Зачем пришел? – уточнил судья.
– За бутылкой.
– Так вы же уже взяли утром, – напомнил судья. «Ромашка» посмотрел на судью, не понимая замечания.
– Ну да, взял… – согласился он.
– Куда же вы ее дели?
– Так выпил… – удивился «Ромашка».
– С утра? – в свою очередь, удивился судья.
– Ну да! – еще больше удивился «Ромашка», не понимая, чего тут можно не понять.
– Дальше, – попросил судья.
– Я, значит, сижу, а он подошел, сел рядом со мной и спихнул. Вот так. – «Ромашка» дернул бедром. – Я упал в грязь.
«Ромашка» замолчал обиженно, углубляясь в прош–лое унижение.
– Ну а дальше?
– Я пошел домой. Взял нож. Высунулся в окно и позвал: «Коль…» Он пошел ко мне. Я встал за дверями. Он постучал. Я открыл и сунул в него нож. Он ухватился за живот и пошел обратно. И сел на лавку. А потом лег на лавку.
«Ромашка» замолчал.
– А потом? – спросил судья.
– А потом помер, – ответил «Ромашка», подняв брови.
Медицинская экспертиза показала, что нож попал в крупную артерию и потерпевший умер в течение десяти минут от внутреннего кровотечения.
– Вы хотели его убить или это получилось случайно? – спросил судья.
– Конечно, хотел. – «Ромашка» нервно дернул лицом.
– Может быть, вы хотели его только напугать? – мягко, но настойчиво спросила женщина-заседатель, как бы наводя «Ромашку» на нужный ответ.
Если бы «Ромашка» публично раскаялся и сказал, что не хотел убийства, что все получилось случайно, он судился бы по другой статье и получил другие сроки.
– Нет! – отрезал «Ромашка». – Я б его все равно убил!
– Почему? – спросил судья.
– Он меня третировал.
Чувствовалось, что слово «третировал» «Ромашка» приготовил заранее.
Зал зашумел, заволновался, как рожь на ветру. Это был ропот подтверждения. Да, «Березка» третировал «Ромашку», и тот убил его потому, что не видел для себя иного выхода. Драться с ним он не мог – слишком слаб. Спорить тоже не мог – слишком глуп. Избегать – не получалось, деревня состояла из одной улицы. Он мог его только уничтожить.