Дерево
Шрифт:
Пока он вел рассказ о двенадцати остановках на крестном пути, дерево ветвями приветствовало ребенка. Голос апостола поднимался из глубин просмоленных легких.
И они вознесли его на дерево, и пронзили ему гвоздями живот и ноги.
Ствол бузины заливала кровь полуденного солнца, окрашивая кору.
Идиот стоял на холмах Джарвиса, глядя вниз на безукоризненную долину, с вод и трав которой поднимались и разлетались утренние туманы. Он видел, как испаряется роса, как глядятся в ручей коровы и темные тучи улетают, заслышав гимн солнцу.
– Вифлеем, – сказал идиот, обращаясь к долине, перекатывая звуки слова и сообщая ему все великолепие валлийского утра. Он братался с окружающим его миром, пригубляя воздух, как пригубляет свет, соединяясь с ним, новорожденное дитя. Восходя испарениями от всего этого обилия трав и деревьев и длинного рукава реки, жизнь долины вливала в него новую кровь. Ночь иссушила жилы идиота, рассвет в долине наполнил их вновь.
– Вифлеем, – сказал идиот, обращаясь к долине.
У садовника не было для ребенка подарка, так что он вытащил из кармана ключ и сказал:
– Это ключ от башни. В сочельник я открою тебе ту дверь.
До наступления темноты они с ребенком поднялись по лестнице на башню, ключ повернулся в замке, и дверь, точно крышка тайного ларца, открылась и впустила их. Комната была пуста.
– А где секреты? – спросил ребенок, пристально вглядываясь в обросшие пылью балки и паучьи углы, в свинцовые переплеты окна.
– Хватит и того, что я дал тебе ключ, – сказал садовник, считавший, что у него в кармане вместе с перьями птиц и семенами цветов хранится ключ от вселенной.
Секретов не оказалось, и ребенок заплакал. Снова и снова обследовал он пустую комнату, взметая пыль, в поисках не имевшей своего цвета потайной двери, простукивал голые стены в ожидании глухого звука комнаты, спрятанной в башне. Он смахнул с окна паутину и сквозь пыль смотрел на снежный сочельник. Мир холмов уходил вдаль, в замкнутое небо, и вершины холмов, которых он никогда не видел, карабкались вверх, навстречу падающим снежинкам. Перед ним простирались леса и утесы, бескрайние моря голой земли и новый прилив горного неба, пробегавший по черным пляжам. На востоке вырисовывались очертания безымянных горных созданий и заросшая деревьями лощина.
– Кто это? Кто это?
– Это холмы Джарвиса, – сказал садовник, – что стоят от начала.
Он взял ребенка за руку и увел его от окна. Ключ повернулся в замке.
В эту ночь ребенку спалось хорошо; была сила в снеге и тьме; была несмолкавшая музыка в молчании звезд; тишина – в стремительном ветре. И Вифлеем был ближе, чем он ожидал.
В рождественское утро идиот вошел в сад. Его волосы были мокры, а осыпанные снежинками драные башмаки облеплены грязью. Уставший от долгого пути с холмов Джарвиса и ослабевший от голода, он сел под бузиной, под которую садовник прикатил бревно. Сжав руки и выставив их вперед, он увидел разоренные клумбы и бурьян, бурно разросшийся по краям дорожек. Над красным плющом, словно дерево из стекла и камня, вздымалась башня. Потянул свежий ветер и накинулся на дерево; идиот запахнул ворот пиджака вокруг шеи, поглядел на свои руки и увидел, что они сложены в молитве. Потом его охватил страх перед садом: кусты – это его враги, и деревья, образовавшие аллею, спускающуюся вниз, к воротам, в ужасе подняли руки вверх. Место было слишком высокое, сверху вниз глазевшее на высокие холмы; место было слишком низкое – он дрожал на оперенных плечах новой горы. Разъяренный тишиной, ветер здесь неистовствовал, пробуждая еврейский голос в ветвях бузины; тишина билась здесь, как человеческое сердце. И, сидя под этими грозными холмами, он услышал, как внутри у него воскликнул голос-
– Зачем ты привел меня сюда?
Он не мог сказать, зачем он сюда пришел; что-то велело ему прийти и вело его, но он не знал, кто это был. Людской говор поднимался от садовых грядок, и с небес низвергался дождь.
– Оставьте меня в покое, – сказал идиот, слегка отстранясь от неба рукой. – Дождь хлещет меня по лицу, ветер хлещет меня по щекам.
Он побратался с дождем.
Так ребенок и нашел его. – укрывшись под деревом, он с божественным терпением сносил пытку непогодой, с развевающимися во все стороны волосами, с печальной улыбкой, застывшей на губах.
Кто был этот незнакомец? В глазах у него полыхали огни; из запахнутого пиджака высовывалась голая шея. И все же он улыбался, сидя в лохмотьях под деревом в день Рождества.
– Вы откуда? – спросил ребенок.
– С востока, – ответил идиот.
Садовник не соврал, и тайна башни была всамделишным секретом: это темное, жалкое дерево, что сверкало лишь по ночам, было первым деревом из всех.
Он опять спросил:
– Вы откуда?
– С холмов Джарвиса.
– Станьте у дерева.
Все еще улыбаясь, идиот встал спиной к бузине.
– Раскиньте руки, вот так. Идиот раскинул руки.
Ребенок что есть мочи побежал к хижине садовника и, вернувшись по затопленной водой лужайке, увидел, что идиот не двинулся с места и стоит вытянувшись в струнку, спиной к дереву, и улыбаясь.
– Давайте, я привяжу вам руки.
Идиот почувствовал, как проволока, которой не удалось скрепить грабли, сомкнулась вокруг его запястий. Она врезалась в его тело, из порезов на дерево, алея, падала кровь.
– Брат, – сказал он. На ладошке у ребенка он увидел серебряные гвозди.