Деревянное яблоко свободы
Шрифт:
В самый разгар схватки с полицией парнишка в нагольном полушубке, сунув в штаны оставшийся при нем красный флаг, стал выбираться наружу. Тут столкнулся он с двумя барышнями в серых шапочках, которые смотрели на него улыбаясь. Парнишка остановился и посмотрел на барышень подозрительно.
– Ты чей? – вдруг спросила одна из них, вроде бы младшая.
– Я-то?
– Ты-то, – кивнула головой младшая.
Что-то в барышнях привлекало парнишку, но что-то и настораживало.
– А вы откудова такие? – спросил он, подумав.
– А мы свои, – сказала старшая. – Меня Верой зовут, а ее
– Сестры? – спросил парнишка.
– Сестры, – охотно кивнула младшая.
– Ишь ты! Похожи!
Сделанное открытие почему-то убедило парнишку, что барышням можно довериться.
– Потапов Яков, – представился он солидно и сунул руку сперва одной барышне, а потом другой, по старшинству.
– К нам обедать пойдешь?
– А далеко?
– Да нет, тут рядом.
– А, пошли, – тряхнул головой парнишка.
Вышли на Невский. По дороге Вера расспрашивала:
– Ты сам-то откуда будешь?
– Тверской губернии Старицкого уезда деревня Казнаково, – охотно отвечал Яков. – Не слыхали?
– Нет, не слыхала. Большая деревня?
– У-у! – прогудел Потапов. – Большая. Ну, правда, с Питером не сравнить.
– А тебе сколь годов-то будет? – пыталась Евгения подделаться под народный язык.
– Семнадцать.
– А ты смелый, – одобрительно сказала Вера. – Знамя не побоялся поднять?
– А чего мне бояться? Меня в Киеве рестовали – убег. – В деревню отправили – убег и оттеда. Еще рестуют, еще убегу.
Они шли, занятые своим разговором, еще не научившись думать о слежке, и господин Абрамов, в длиннополом пальто и мерлушковой шапке, шел за ними, несколько приотстав. Честолюбивая мечта принести посильную пользу отечеству и заслужить похвальное слово участкового пристава еще на Казанской площади подсказала ему, что надо делать. Однако, опасаясь получить по уху, он сдерживал до поры свой гражданский порыв и в драку не влез. Теперь было дело иное. Ежели сзади налететь и скрутить руки за спину, рассуждал он сам с собою, то, может, и ничего страшного. Эти две девицы вполне субтильны, но, с другой стороны, как бы не стали царапаться. А что как в сумочках у них револьверы? В буйном воображении господина Абрамова картина триумфа (господин пристав путем личного рукопожатия приносит ему благодарность за усердие) сменилась картиной печального поражения (молодой труп, остывающий на размякшем от крови снегу). К счастью господина Абрамова, на углу Невского и Михайловской попался ему городовой, который сразу понял все с полуслова и согласился разделить лавры. Они налетели сзади и сразу повалили Якова на тротуар. Покудова городовой держал его за руки, тот сапогом ухитрился все же попасть в подбородок господина Абрамова. Едва оправившись от боли, господин Абрамов набросился на свою жертву. Городовой, уступив Потапова Абрамову, кинулся задерживать барышень, но те уже садились на лихача. Городовой поднес к губам свисток, но шарик, создающий полицейскую трель, от сильного мороза примерз там внутри, и заместо трели получилось пустое движение воздуха. А лихач заворачивал уже преспокойно на Большую Садовую.
Вера и Евгения оставили извозчика на Бассейной, прошли еще два квартала пешком и юркнули в подъезд серого дома. На третьем этаже Вера постучала условным образом. Дверь открыл Марк Андреевич Натансон.
– А, сестрички – серые шапочки! Слава богу, целы. А я уж, грешным делом, забеспокоился, что вас схватили.
В большой гостиной сидели люди, большинство из которых были Вере уже знакомы. Киевский бунтарь Валериан Осинский, деятельный, но малоразговорчивый Александр Баранников, предприимчивый Аарон Зунделевич, писатель Александр Иванович Иванчин-Писарев, Иосиф Иванович Каблиц. Ольга, жена Натансона, разносила чай. Пили, держа в руках чашки с блюдцами. Жорж Плеханов, герой дня, произнесший сегодня речь там, у Казанского собора, сейчас тихий и неприметный сидел в красном углу под иконами. Все были радостно возбуждены. Все, кроме Иванчина-Писарева, который брюзжал:
– Как хотите, господа, а на мой взгляд, это не демонстрация, а просто глупость. Глупость, с одной стороны, и провокация – с другой. Нет, вы сами подумайте, – обращался он преимущественно к Жоржу, – что произошло?
– Первое массовое выступление передовых рабочих и землевольцев, – сказал Плеханов.
– Массовое выступление? – язвительно переспросил Иванчин-Писарев. – А я вам повторяю: глупость, а не массовое выступление и не рабочих. Пришли студенты, сами не зная зачем, устроили свалку, сбежались дворники и мясники, побили студентов и многих утащили в полицию. Твоя речь, Жорж, не спорю, была смелая и благородная, но сидеть в каталажке за это будешь не ты.
– Я рисковал не меньше других, – вспыхнул Плеханов. – А что касается значения демонстрации, то уверяю вас, мы его недооцениваем. Вот ты говоришь, пришли студенты, устроили свалку. Теперь попробуй взглянуть другими глазами: первый раз после декабристов в столице России вышли люди, которые открыто провозгласили свои идеалы и цели. Свалка? Ничего себе «свалка»! А отчего же так перепугалась полиция? Нет, брат, в истории России эта самая, как ты говоришь, «свалка» станет очень заметным событием. Новая организация «Земля и воля» начала действовать!
Незнакомый молодой человек с рыжеватой бородкой сидел на диванчике рядом с Верой и переводил с одного спорщика на другого глаза, в которых светилось любопытство.
– Вы т-тоже т-там были, на п-площади? – слегка заикаясь, наклонился он к Вере.
– Была, – гордо сказала Вера.
– И не побоялись?
– Я вообще никогда ничего не боюсь! – вспыхнула Вера.
– Да? – удивился молодой человек. – А я иногда к-кой-чего п-побаиваюсь.
Вечером, когда все стали расходиться, молодой человек вышел на улицу вместе с Верой и Женей. Пушил над городом легкий снежок, шла по тротуарам праздная публика, по проезжей части, шурша полозьями, катили роскошные экипажи, и Вера, подумав, что могла бы уже сегодня сидеть где-нибудь в полицейском участке, невольно поежилась.
– Вы д-давно в Петербурге? – спросил молодой человек.
– Я второй месяц, а она, – Вера кивнула на Женю, – только что из Швейцарии. А вы?
– Я здесь учился, правда, недолго. В прошлом году был выслан за беспорядки на родину.
– А где ваша родина?
– Там, где плакала Ярославна. Помните?
– В Путивле?
– Да.
– А Ярославна там действительно плакала?
– Возможно. Я этим, знаете ли, как-то мало инт-те-ресовался. Вы, вероятно, хорошо учились?
– Неплохо.
– А я с-средне. Я больше не науками, а всякой н-нелегальщиной ув-влекался.
– А теперь чем занимаетесь?
– П-присматриваюсь.
– К чему?
– К ж-жизни.
– Ну и как?
– Мы ведем с-слишком много пустых разговоров. Одни говорят, надо учить народ, другие говорят, надо учиться у народа, третьи выдумывают что-то насчет мешков с динамитом, а все это ч-чистая маниловщина. Надо собраться всем вместе, решить твердо, что надо делать, и действовать всем заодно. Тогда, может, что-нибудь и п-получится.