Дерсу Узала
Шрифт:
Приготовление к зимовке. — Река Един. — Поиски лодки. — Росомаха. — Побережье моря между реками Кумуху и Нахтоху. — Река Пия. — Роковой выстрел. — Испуг Дерсу. — Договор. — Обратный путь.
Раньше около реки Нахтоху была лагуна, отделённая от моря косой. Теперь на её месте большое моховое болото, поросшее багульником с ветвями, одетыми густым железистым войлоком ярко-ржавого цвета; голубикой с сизыми листочками; шикшей с густо облиственными ветвями, причём листья очень мелки и свёрнуты в трубочки. Среди этих кустарников ещё можно было усмотреть отцветшие и увядшие: сабельник с ползучим корневищем; морошку с колючими полулежащими стеблями и жёлтыми плодами; болотную чину, по внешнему виду похожую на полевой горошек и имеющую крылатый стебель и плоские бобы; затем и рис-касатик с грубыми сухими и серыми листьями и, наконец, обычную в болотах пушицу — высокое и красивое белое растение.
Мысы, окаймляющие маленькую бухточку, в которую впадает Нахтоху, слагаются из пёстрых вулканических туфов и называются по-удэхейски северный — Чжаали-дуони и южный — Маас-дуони. Здесь, у подножия береговых обрывов, мы устроили свой бивак.
Вечером мы с Дерсу сидели у огня и совещались. Со времени исчезновения лодки прошло четверо суток. Если она была где-нибудь поблизости, то давно возвратилась бы назад. Я говорил, что надо идти на реку Амагу и зазимовать у староверов, но Дерсу не соглашался со мной. Он советовал остаться на Нахтоху, заняться охотой, добыть кож и сшить новую обувь. У туземцев, по его мнению, можно было получить сухую юколу и чумизу. Но тут возникли другие затруднения: морозы с каждым днём становились сильнее; недели через две в лёгкой осенней одежде идти будет уже невозможно. Всё-таки проект Дерсу был наиболее разумным, и мы на нём остановились.
После ужина стрелки легли спать, а мы с Дерсу долго сидели у огня и обсуждали наше положение.
Я полагал было пойти в фанзы к удэхейцам, но Дерсу советовал остаться на берегу моря. Во-первых, потому, что здесь легче было найти пропитание, а во-вторых, он не терял надежды на возвращение Хей-ба-тоу. Если последний жив, он непременно возвратится назад, будет искать нас на берегу моря, и если не найдёт, то может пройти мимо. Тогда мы опять останемся ни с чем. С его доводами нельзя было не согласиться.
Мысли одна другой мрачнее лезли мне в голову и не давали покоя.
Порывистый и холодный ветер шумел сухой травой и неистово трепал растущее вблизи одинокое молодое деревце. Откуда-то из темноты, с той стороны, где были прибрежные утёсы, неслись странные звуки, похожие на вой.
Беспокойство мучило меня всю ночь.
Возвращаться назад, не доведя дело до конца, было до слёз обидно. С другой стороны, идти в зимний поход, не снарядившись как следует, — безрассудно. Будь я один с Дерсу, я не задумался бы и пошёл вперёд, но со мной были люди, моральная ответственность за которых лежала на мне. Под утро я немного уснул.
На другой день ветер был особенно силён: анемометр давал показания 242 при температуре воздуха — 6° С и при барометрическом давлении в 766 мм.
Стрелки, узнав о том, что мы остаёмся здесь надолго и даже, быть может, зазимуем, принялись таскать плавник, выброшенный волнением на берег, и устраивать землянку. Это была остроумная мысль. Печи они сложили из плитнякового камня, а трубу устроили по-корейски — из дуплистого дерева. Входы завесили полотнищами палаток, а на крышу наложили мох с дёрном. Внутри землянки настлали ельницу и сухой травы. В общем помещение получилось довольно удобное.
10 ноября к нам на бивак приходили удэхейцы с мыса Сосунова. Один из них взял палочку и ловко начертил на песке план. Когда я развернул перед ним сорокавёрстную карту, он быстро сориентировался и сам стал указывать на ней реки, горы и мысы, правильно их называя. Я поразился, до какой степени быстро он освоился с масштабом и сразу понял, что такое проекция. Помню, как меня учили читать топографические карты и как долго не мог я к этому привыкнуть, а тут простой дикарь, отроду никогда не видевший их, разбирается так свободно, как будто он всю жизнь только этим и занимался. Я объясняю это тем, что люди, которым приходится бродить по горам, привыкают сверху видеть поверхность земли в проекции. Вместе с тем у них развивается и чутьё масштаба.
На следующий день мы с Дерсу вдвоём решили идти к югу по берегу моря и посмотреть, нет ли там каких-нибудь следов пребывания Хей-ба-тоу, и, кстати, поохотиться.
Захаров и Аринин пошли на север, имея то же задание, а Сабитов и Туртыгин — вверх по реке, к устью реки Ходэ.
Выступили мы с реки Нахтоху рано и пошли по намывной полосе прибоя.
С утра погода стояла хмурая; небо было: туман или тучи. Один раз сквозь них прорвался было солнечный луч, скользнул по воде, словно прожектором, осветил сопку на берегу и скрылся опять в облаках. Вслед за тем пошёл мелкий снег. Опасаясь пурги, я хотел было остаться дома, но просвет на западе и движение туч к юго-востоку служили гарантией, что погода разгуляется. Дерсу тоже так думал, и мы бодро пошли вперёд. Часа через два снег перестал идти, мгла рассеялась, и день выдался на славу — тёплый и тихий.
Вода в горных ручьях была ещё в движении, но по замирающему шуму было уже заметно, что скоро и она должна будет покрыться ледяной корой и совсем замолкнуть. Там, где из расщелин в камнях сочилась вода и где раньше её не было видно, теперь образовались большие ледяные натёки; они постоянно увеличивались в размерах и казались замёрзшими водопадами.
Мы шли берегом моря и разговаривали о том, как могло случиться, что Хей-ба-тоу пропал без вести. Этот вопрос мы поднимали уже сотый раз и всегда приходили к одному и тому же выводу: надо шить обувь и возвращаться к староверам на Амагу.
Впереди, шагах в полутораста от нас, бежала моя собака Альпа. Вдруг я заметил два живых существа: одно была Альпа, а другое — животное, тоже похожее на собаку, по тёмной окраски, мохнатое и коротконогое. Оно бежало около береговых обрывов неловкими и тяжёлыми прыжками и, казалось, хотело обогнать собаку. Поравнявшись с Альпой, мохнатое животное стало в оборонительное положение. Я узнал росомаху, самого крупного представителя семейства хорьковых. Максимальные размеры этого стопоходящего, косматого и неуклюжего животного достигают одного метра длины и 45 сантиметров высоты. Общая окраска тёмно-бурая, спина чёрного цвета, от каждого плеча к заду по бокам тянется по широкой светло-серой полосе. Шерсть на нижней части тела и на верхней половине ног значительно длиннее, чем на остальном теле. Шея у росомахи короткая, голова большая, удлинённая, ноги вооружены крепкими, сильными когтями.
Росомаха обитает в горных лесах, где есть козули и в особенности кабарга. Целыми часами она сидит неподвижно на дереве или на камне кабарожьей тропы, выжидая добычу. Она отлично изучила нрав своей жертвы, знает излюбленные пути её и повадки; например, она хорошо знает, что по глубокому снегу кабарга бегает все по одному и тому же кругу, чтобы не протаптывать новой дороги. Поэтому, спугнув кабаргу, она гонится за нею до тех пор, пока последняя не замкнёт полный крут. Тогда росомаха влезет на дерево и ждёт, когда кабарга вновь пойдёт мимо. Если это не удаётся, она берет кабаргу измором, для чего преследует её до тех пор, пока та от усталости не упадёт; при этом если на пути она увидит другую кабаргу, то не бросается за нею, а будет продолжать преследование первой, хотя бы эта последняя и не находилась у неё в поле зрения. Росомаха — шкодливое животное: забравшись в амбары, она начинает с остервенением рвать всё, что ей попадётся на глаза. Сухое мясо, юколу и прочее продовольствие она непременно огадит и тогда уйдёт. Раньше туземцы ценили мех росомахи выше соболиного и только с появлением китайцев и русских поняли свою ошибку. Лет 20 назад мех росомахи ценился не более трёх рублей. Специально за ней не охотятся, бьют только, если она случайно попадает под выстрел.